И вот же оно было – смысл существования Стражей в служении, в вечной битве с силами мрака и хаоса, в защите остальных людей от кровожадных порождений червоточины. «Довольствуйтесь малым. Спешите отдать как можно больше и ничего не ждите взамен: ни благодарности, ни почестей». «Сторонитесь власти, ибо она развращает и оковывает цепями тщеславия». «Помните о том, кто вы есть, откуда пришли и куда уйдете после смерти». «Живите по чести и совести. Помните, вы сильны, чтобы защищать слабых и обездоленных». «В вере ваша сила. В вашей вере в меня и в свою победу, в вере людей в вашу доблесть и чистоту. Не станет веры – сила что песок утечет сквозь пальцы». «Смиренно принимайте любые невзгоды. Они встают на вашем пути, чтобы вы преодолели их и стали лучше». «Дорога к совершенствованию бесконечна и терниста, но даже сойдя с нее, всегда можно вернуться назад, если раскаяться и искупить вину».
И последние сбивчивые неоконченные строчки, которые остались только в этом самом полном списке: «Забудьте меня, имя и лицо. Но помните моего отца, Небесного повелители и его царство на Девятых небесах, его ослепительно-белые дворцы и благоуханные сады, его веселых и светлых обителей-духов. Пускай радостью полнятся ваши души в темную пору. Помните мои слова. Пускай они отобьются в ваших сердцах, как древние рисунки на камнях. Да охранит всех вас любовь».
Такие высокие и полные чувства слова, совсем не похожие на сухие строки Кодекса. Видно, Безликий писал перед самым уходом и знал, что не вернется. Каково было ему оставлять дело, в которое он вложил столько трудов? Были ли у него друзья среди людей или он возвышался над ними, как какой-нибудь король? И каково ему было потом тысячу лет наблюдать, как Стражи нарушают его заветы? Почему? Люди не боги. Несовершенство, должно быть, в человеческой природе.
За это время я впервые почувствовала, что стала ближе к Безликому. Не физически, конечно, просто лучше его поняла, представила почти осязаемого, из плоти и крови. За время учебы у меня ни разу так и не вышло. Я все же решила дать единоверцу еще один шанс. А вдруг он скажет еще что-то, что меня всколыхнет, наведет на нужную мысль. Безликий, Единый… пути к ним должны быть в чем-то схожи.
Чтобы немного загладить свою вину перед Ферранте и растопить, я купила ему свежий пирог с крольчатиной и капустой в лучшей харчевне города. На подходе к площади с фонтаном меня нагнала Хлоя.
— Ну что, вернулась? – ехидничала она, выставляя на показ щель между зубов. – Я так и думала, что долго ты без нас дома не усидишь. А что у тебя там? Это мне?
Она с любопытством пыталась заглянуть под полотенце, которым был накрыт пирог. Как собака тянула носом воздух, чувствуя съестное. Я не ответила и прибавила шагу. Может, и прощу дурочку, но только не сейчас.
Сегодня народу собралось значительно меньше, да и ажиотажа такого не было. Стояли чуть в стороне, в основном крепкие мужчины разбойного вида, многие перешептывались о своем. Ферранте уже начал выступление, правда, и его голос уже звучал совсем не так воодушевленно и уверенно, хотя все еще громко, четко и бодро. Я подобралась поближе – Хлоя за мной хвостом – и незаметно выглянула из-за широкой спины стоявшего впереди мужчины. Не хотела, чтобы Ферранте увидел меня до конца выступления. Это наверняка бы ему помешало.
— Работу следует начать прежде всего с себя: не брать чужого.
— Мы и не берем. Все и так наше, — откровенно потешаясь, выкрикивал кто-то из толпы, видно, из очередной бандитской шайки. По рядом прокатились смешки, но Ферранте не обращал внимания и говорил дальше:
— Не завидовать и не желать другим зла. Не обижать и не причинять боли. Держать слово, не предавать друзей, не изменять супругам. Блюсти тело в чистоте и не посещать продажных женщин.
— Эк, ты, батя, загнул! – возроптали уже многие. – Что мы дети малые?! Все так делали всегда. И нам надо. Без этого нашим же бабам хуже будет!
Повсюду раздавались возгласы одобрения, но и это не смутило Ферранте.
— Воздержание закаляет характер, оздоровляет тело и душу. Только сильный может пройти по этому пути. Но вы ведь сильные?
— Хорош заливать! Лучше скажи, когда мы хапуг из дворцов выгонять пойдем? На костер их всех! А хаты себе, и золото себе, и лучших баб тоже себе. И тогда уж точно по шлюхам ходить не придется.
Мычали в разнобой, явно побаиваясь открыто поддерживать слишком смело высказавшегося товарища.
Ферранте выцепил меня из толпы взглядом. Я почувствовала поднимающуюся в нем волну подозрений и возмущения. Я выдержала его взгляд. Дерзнула. Ну же, скажи, какова твоя истинная цель.
— Я не воин и пришел сюда не за сварой. Лик войны ужасен. В ней нет победителей, правых и виноватых тоже нет. И все, и свои, и чужие теряют человеческий облик. Я не пролью ничьей крови, я не поведу вас на бойню. Наоборот, я сделаю все, чтобы ее предотвратить. Если мы все поверим и станем лучше, то люди в верхнем городе, такие же как мы, поймут, что наше учение и наш бог истинны. Тогда они сожгут лживых идолов и изгонят обманщиков, а для нас откроются ворота на светлые улицы верхнего города.
— Да-да, мечтай больше! Скорее Стражи нас всех на виселице вздернут. Пошли отсюда, нечего здесь ловить. Евнух беспомощный!
Толпа, потеряв интерес, снова начала разбредаться, когда Ферранте еще не успел договорить. Интересно, он сказал про изгнание, потому что злился на меня или потому что на самом деле хочет.
Я хотела дождаться, пока последние люди уйдут, но Ферранте подошел ко мне сам.
— Зачем вы снова пришли? Чтобы увериться, что я угрожаю вашему ордену и сею смуту? Так я вам открыто заявляю, берите меня и казните, раз так хочется, но вам меня не заткнуть! Я приведу этих людей в благостный край или умру, пытаясь.
— Вот идиот! – зашептала на самое ухо Хлоя. – Он хоть сам себя слышит, насколько он жалок?
— Я не для этого пришла. Помните, я хотела послушать. До этого вы ведь совсем по-другому говорили, о доброте и милосердии, о том, что каждый человек любим богом и достоин счастья. Разве мы, те, кого вы хотите изгнать, не люди? Мы также страдаем и кровоточим, если нас поранить.
Я достала из-за пазухи нож. Ферранте испуганно отшатнулся. Я снисходительно улыбнулась и надрезала себе ладонь. Потекла темная кровь.
— У нас одна кровь.
Ферранте раздумывал. Я перевязала руку платком и протянула единоверцу пирог.
— Это вам в извинение за обман и неприятное знакомство. Я не хотела, просто по-другому вы не стали бы слушать…
— Решили не устраивать шумиху с виселицей и незатейливо меня отравить? Достойный для вашего племени поступок, — Ферранте презрительно сузил глаза. – Нет, так легко я не сдамся. Пускай все увидят ваше гнилое нутро.
Он зашагал прочь, не оборачиваясь, отбивая каблуками ритмичную дробь по мостовой, а я так и осталась стоять с протянутым пирогом в руках. Почему все так скверно вышло? Почему все говорят одно, а делают совершенно другое. Я думала, что поняла и примирилась. Повзрослела, наконец. Ан нет, все равно слишком наивна и идеалистична. Но ведь эта была такая хорошая мечта – помириться с единоверцами.
Я устало опустилась на бортик засохшего фонтана и понурила голову. Хлоя села рядом, придвинулась, еще ближе. Уставилась в упор.
— Ну так можно уже его съесть? – спросила она, не выдержав моего мрачного молчания.
Я пожала плечами и передала ей блюда с пирогом. Не отдавать же помойным псам.
Зарядили дожди. Пришлось нехотя возвращаться к учебе. Джурия уже успела поправиться до такого состояния, что вполне могла укорять нас с Торми за отлынивание и лень. Но я нет-нет, да думала о злосчастном единоверце. И к концу недели твердо решила, что схожу послушать его еще раз. Возможно, наивность и идеалистичность в себе изжить не удастся, но вот от уныния и страха перед трудностями я хочу избавиться.