***
Мне нравился Ферранте. Познакомившись с ним ближе, я прониклась к нему уважением. Он никогда не жаловался, не просил и уж тем более не требовал. Купил в долг совсем ветхую заброшенную лачугу, отремонтировал ее сам, брался за любую, самую тяжелую работу, лишь бы она была честной. Такой тощий и заморенный, мне казалось, он сломается под тяжестями, которые приходилось сносить, но он терпел. Копил гроши, чтобы расплатиться с долгами, питался впроголодь – я едва заставляла есть то, что приносила ему с собой в качестве гостинцев. А что оставалось, раздавал другим. Уж сколько я на него ни ругалась, он все равно о себе заботился до скудного мало. Но зато всегда следил за аккуратностью и чистотой.
Выступления и попытки достучаться до людей он тоже не оставлял. Каждый выходной поутру он приходил на площадь с разбитым фонтаном и рассказывал про свою веру. А позже наедине мы обсуждали наши веры, пересказывали легенды, отыскивали схожести и отличия. И последнего было куда меньше первого.
Любить свое племя, не делить на врагов и друзей, богатых и бедных.
Выживают все либо никто.
Чем больше у человека сил и возможностей, тем больше ответственности он несет не только за себя, но и за окружающих.
Нельзя быть счастливым, если рядом несчастливы.
Совершай подвиги и не требуй награды, делай то, что велит сердце. Ни ниспошлётся тебе счастье в конце пути, но приблизится день, когда он сошествует с облаков по радужной лестнице, сын иступленного неба.
«Сын иступленного неба» - повторяла я про себя слова и все гадала, возможно ли такое? Кто из них был изначально? Или они всегда были одним, а потом каждый отщипнул для себя по кусочку, забыв об общих корнях? Или все зыбкий морок, ловушка для доверчивых душ вроде меня? Ответов не было, поэтому мы продолжали их искать: я в книгах, Ферранте в переданных отцом знаниях.
А потом приехал Микаш, и я снова как будто потеряла память и все другие интересы. Казалась себе эдаким демоном-суккубом, напитывающимся силой через его любовь. Он же щедрыми руками дарил мне ее всю без остатка. Пьяная ею, я засыпала и просыпалась в его объятиях и не хотела ничего, лишь бы продлить это неземное блаженство на веки вечные. Никогда у меня не было друга и любовника более преданного и самоотверженного, да и не бывают они такими. Никто, кроме него.
Во время отпуска Микаша у меня не было времени посещать нижний город. Я соскучилась по друзьям. И проводив Микаша в очередной поход, без отлагательств направилась их проведать.
За ночь ощутимо похолодало. От порывов промозглого ветра пробирало до костей, я все туже запахивала плащ. Легкий морозец колол щеки, здесь он ощущался особо тяжелым и влажным. Я решила срезать путь через парк.
Шелестела под ногами серая листва, тронутая легкими узорами инея, он же едва заметной бахромой покрыл сиротливо-голые ветки платанов. Парк стоял пустынный и тихий. Только на арочном мостике с резными перилами я заметила людей. Узнала по ауре. Мастер Жерард с дочкой. Он всегда был жаворонком, вставал с первыми лучами, полуночничать не любил. Я запомнила это еще со времен своей болезни. Прогулка на свежем воздухе до завтрака, он говорил, здоровья приносит больше, чем иные целительские средства.
У берега в тихих заводях наросли тонкие, шелковые ледяные корки, подвижные и ускользающие под напором течения. По нему дрейфовали утки, которые почему-то не улетали круглый год. Впрочем, в иные года зима тут и вовсе обходилась без морозов.
Жерард с дочкой сыпали в воду хлебные крошки, подкармливая шумных крякв, коих уже собралось целое полчище.
Я окликнула их. Жерард улыбнулся и снял шляпу. Малютка Гизелла, стесняясь, спряталась за долговязой фигурой собственного отца и несмело выглядывала оттуда одним глазом. Она была очень красивая, похожая на шикарную куклу, идеальную во всех своих чертах. Закутанная в подбитый куньим мехом плащ, со струящимся из-под меховой шапки черным шёлком волос, с круглым белым личиком и налитыми морозным румянцем щеками, яркими глазами цвета болотного дягиля и тоненьким резным носиком.
Гизелла надула по-детски пухлые губы.
- Ну что ты, не бойся. Разве папа тебя не защитит?
- Папа! – она требовательно дернула Жерарда за рукав. Когда тот поднял ее на руки, она спрятала личико у него на груди.
- Ничего, как обвыкнется, лопотать начнет – не утихомиришь, - снисходительно улыбнулся Жерард. – Придешь сегодня в лабораторию?
- Да, только друзей проведаю.
- Что у тебя за друзья в этом парке, утки что ли? – насторожился он. До сих пор с подозрением относился к моим частым визитам в нижний город. Я старалась о них не распространяться, но он все равно догадывался.
- В женщине должна быть хотя бы маленькая тайна, - неловко отшутилась я.
От дотошного расспроса спасла Гизелла.
- Кря-кря! – настойчиво позвала она, указывая раскрытой ладошкой на уток.
Жерард вручил ей горсть хлебных крошек, и она щедро сыпала их вниз, где уже вовсю дрались оголодавшие селезни. Любит он ее безумно. Никогда и ни с кем не смеется так искренне, только с ней позволяет себе быть собой, балует, как меня когда-то баловал мой отец. Почему-то вспоминалось сейчас о нем с легкой грустью. Ведь один там остался, шалопай Вей его не навещает совсем, и я не могу выбраться. Нас разделяет не только расстояние, но и непонимание, к сожалению.
Я распрощалась с ними и поспешила к нижнему городу. Там меня застал снег, первый мой снег за все прошедшие зимы в Эскендерии! Он падал на лицо тяжелыми набухшими хлопьями, тут же таял и стекал противными мокрыми струйками. Я куталась все плотнее, капюшон натягивала все ниже, оставляя лишь маленькую щель для глаз. Радостно, тоскливо и зябко одновременно.
Спешила вдоль пустынных улиц. На такой холод даже бродяги выползать не хотели – прятались по подворотням. Что-то кольнуло в груди, только когда я уже выворачивала в переулок, в котором ютилась лачуга Хлои. Аура, подернутая затухающими вспышками боли, предсмертная агония. Ноги, опережая мысли и эмоции, сами понесли вперед, к распластанному на пороге знакомого дома телу. Человек лежал на спине с закрытыми глазами. Одежда превратилась в лохмотья и пропиталась кровью, лицо заплыло настолько, что я с трудом узнала в этом жалком, полумертвом существе Ферранте. О, боги!
Я приложила два пальца к губам и свистнула что было силы. Люди половинчатого Лелю должны быть поблизости, только от них можно ждать помощи.
Но вместо них, громыхая по камням, в переулок въехал сам король воров на своей неизменной псиной упряжке. Два мордоворота спешили следом, но не могли угнаться за проворными собаками.
- Машкари, я же говорил, бедовое семейство, - цыкнул Лелю, с сожалением оглядывая проповедника. – Ничего святого для них нет.
Я аккуратно отворачивала обрывки грязной ткани, жалея, что не умею лечить, как целители. Как? Как такое можно было сотворить?!
- Он еще жив! Помогите отнести его в Храм Вулкана! – я умоляюще глянула на Лелю.
Лишь бы успеть!
- Так он же единоверец. Госпожа, мои люди смогут защитить вас здесь, но не в верхнем городе. Против Стражей мы бессильны! – всполошился Лелю.
- Там я сама справлюсь, - я потянулась снять амулет с шеи Ферранте, как он вдруг обхватил мое запястье.
- Не надо… – едва слышно простонал он. – Хлоя… продали… в бордель… спасти!
- Все хорошо, тебе помощь нужнее, - я старалась его успокоить, хотя у самой дрожали руки. Скользнув в его мыслепотоки, я мягко обхватила его голубоватыми тенетами внушения. Легонько подтолкнула: – Ну же, не будь рабом своих идей! Мертвым ты никому не поможешь!
Ферранте обмяк и потерял сознание. Люди Лелю притащили откуда-то носилки, и мы аккуратно переложили на них проповедника.