- Нужно их пожалеть, не находишь?
Она молча ела и жадно пила, заметно обжигаясь, но не обращала внимания.
- Что мне теперь делать? – спросила она после затянувшейся паузы.
- Что хочешь. Ты свободна делать все, что хочешь. Я, а когда выздоровеет, и Ферранте, я уверена, поддержим тебя в любом твоем начинании.
- Но я ничего не умею, только воровать и нахлебничать. Даже решать не умею, за меня все братья делали.
- Ну так самое время учиться. Поверь, я тоже когда-то была в такой ситуации. Меня сосватали одному уроду, который меня не любил и мечтал отравить после рождения наследника. Но я решила, что не хочу идти на заклание безропотным ягненком и стала бороться за свою свободу. Поначалу, да, было тяжело и страшно, одиноко и не понятно, что делать и как жить. Я училась на своих ошибках, падала и поднималась, шла вперед по раскалённым углям, даже когда хотелось лечь и умереть. И все ради того, чтобы быть там, где я сейчас.
- Но у тебя ведь был твой Стражик. О таком можно только мечтать.
- Думаешь, я так сразу его разглядела? Нет, он моя награда за все испытания, которые выпали на мою долю. Если ты постараешься, уверена, у тебя выйдет не хуже.
- Вот уж вряд ли, я ведь не сахарная принцесска и даже не Королева воров, а так… что-то жалкое без судьбы и смысла.
Я усмехнулась, но отвечать не стала. Ей надо самой понять. Нельзя спасти кого-то, если он сам этого не хочет, уж мне ли не знать.
Мы вдовоем устроились на единственном соломенном тюфяке, тесно прижимаясь друг другу, чтобы согреться под худым покрывалом. Я то и дело просыпалась, когда Хлоя вздрагивала или всхлипывала во сне. Я обнимала ее, и только тогда она успокаивалась и затихала. Рано утром, еще до рассвета, когда я собиралась уже идти в храм, Хлоя проснулась и молча наблюдала за мной.
- Хочешь со мной? – в последний раз предложила я.
Она отрицательно мотнула головой.
- Как знаешь.
В храме я переоделась в сменное: белую робу и передник, а на голову повязала косынку. Успела перед началом навестить Ферранте. Он лежал на кушетке, посиневший и холодный, как мертвец. Целители погрузили его в беспробудный сон. Сказали, что так у него больше шансов выжить. Возле постоянно кто-то дежурил, вливал целительные силы, восстанавливая прорехи в ауре, следом за которыми затягивались и раны на теле. Долго же мне такое отрабатывать придется, но ради хорошего дела…
Пришли практиканты – нужно было работать. Совсем юные мальчишки в черных мантиях бросали на меня заинтересованные взгляды. Краем уха я слышала их перешептывания: «Это ж Норна, которая с богами общается. Да-да, слышал она любовница самого Остенского, ну который из грязи в князи, маршальский любимчик. Краси-и-ивая! Ага, если бы я так поднялся от безземельного до героя битв, то тоже бы себе только лучшее выбирал».
Да что они вообще видят под этим ворохом мешковатой одежды? Вначале подобные разговоры – а слышать их приходилось часто – меня веселили, даже немного льстили, но потом стали раздражать. Нет, после того, как я сбежала из дома и «потеряла» жениха, о замужестве и репутации приличной женщины можно было забыть. Да и не хотелось мне вовсе, ни проект Жерарда, ни отношения с Микашем я бы не променяла на замужество с каким-нибудь напыщенным высокородным болваном. Но мне не нравилось, когда по моему маленькому светлому мирку, который пришлось выгрызать у судьбы зубами, посторонние топтались в грязных сапогах. Будь моя воля, я бы никому не позволила знать о моей личной жизни и уж тем более праздно ее обсуждать.
Я закашлялась, привлекая внимание практикантов, и повела их к больным. Показывала и рассказывала, как мне самой когда-то.
- Нельзя выказывать брезгливость, - назидательным тоном сказала я, устав от кислых мин на их лицах, отстранённости и поджатых губ.
Я промывала от желтого гноя карбункул на спине у высушенного, изможденного старца, едва слышно бредящего и покрытого испариной. Практиканты буквально отшатнулись от неприятного запаха. Они думали, я не слышу, но усиленные телепатией их перешептывания доносились до меня очень четко:
«Зачем нас мучают этим? Здесь же даже дар применять надо! Вот пускай другие этим и занимаются, а мы целители!»
- Иногда сострадание, простое доброе слово и ласковый взгляд оказываются гораздо действенней, чем самый сильный дар, - объясняла я, стараясь лишить свой голос всякой эмоции. – Пока вы не научитесь ухаживать за больными и сочувствовать им, пока не запустите их боль себе под кожу и не прочувствуете ее до конца, пока ваша душа не загорится желанием понять и помочь, вы не сможете исцелять по-настоящему.
Я сложила руки на груди и внимательно посмотрела на каждого. Тайком усмехались, прятали взгляды, не принимали меня всерьез.
«Да что она может знать? Девчонка, дар другой, из образования поди только учитель танцев и религиозные бредни. Красивая безмозглая куколка, годная лишь для постели», - знала, что не стоит лезть в их головы, но не удержалась.
Сколько ты не бейся, они не изменятся, да и я тоже. Останусь все той же невзрослой идеалистичной глупышкой.
Я подошла к следующему больному – женщине лет тридцати, синюшной и сморщенной, как сухая слива. Оценив ее состояние, я позвала практикантов.
- Вы, вот вы, - я позвала робкого паренька, которые стоял позади остальных. Вроде, не такой наглый. – Покажите другим пример – позаботьтесь об этом больном. Определите, от чего она страдает, и выберете лекарство.
Парень присел рядом с больной на корточки, она открыла затуманенные больные глаза и посмотрела на целителя невидящим взглядом. Парень вздрогнул и замер. Пришлось встряхнуть его за плечо.
- Слабаки здесь никому не нужны.
Он сглотнул и принялся прощупывать пульс на запястье больной, открыл ей рот и достал язык. Женщина судорожно задергалась. Из-под нее потекла мутная лужа со смрадным запахом. Практиканты отступили на шаг, морщась и зажимая носы.
- Вы, уберите, - на этот раз я кивнула на первого попавшегося практиканта, и обратилась к первому робкому парнишке: - А вы продолжайте, ну же, у меня нет времени до обеда!
Он послушно кивнул и ушел к столику, где были расставлены чашки с отварами, мази, порошки и прочие снадобья.
А вот второй практикант заупрямился:
- Вот еще, чужое дерьмо убирать! Что я вам чернавка какая?!
- Но ведь я тоже не чернавка, никто из нас.
Я пододвинула к нему таз с водой и вручила тряпку.
- Пускай Долкан убирает, это же его больная.
- Долкан будет поить ее лекарством, а вы уберете. Все рано или поздно будут это делать, в том числе и Долкан, если хочет не вылететь с учебы. Просто вам выпало быть первым, - я подвинул к нему ведро с водой и вручила чистую тряпку.
- Да вы хоть знаете, кто мой отец?
Я сложила руки на груди и покачала головой.
- Декан факультета целительских способностей.
- Ну и что? Мой отец милорд Веломри. Приятно познакомиться.
- Не притворяйтесь глупее, чем вы есть. Мой отец не даст мне вылететь, а вот вам и настоятелю сделают такой выговор, что небо с овчинку покажется!
Он швырнул мне тряпку обратно и зашагал прочь вдоль рядов стонавших больных, но вдруг замер и попятился. Громкий, хорошо поставленный голос эхом отразился от стен:
- Она куда умнее вас, мастер Оллард. Слушайте ее, если хотите получить почет и славу целительского ремесла, а не считать золото в кошельках и прятаться за мантии ваших высокопоставленных папаш.
- П-простите, мастер П-пареда, - заикаясь, промямлил красный как рак сын декана и быстрым шагом вернулся обратно.
Выхватил у меня тряпку и бросился неуклюже убирать, аж сам замазался.
Жерард же надвигался размеренно и неумолимо, как грозовая туча. Практиканты перешептывались и жались у меня за спиной. Я невесело смотрела прямо.
- Вот, я принес, - разрядил загустевшее студнем мрачное молчание застенчивый Долкан.
Я повернула к нему голову, чтобы проверить, но Жерард оказался быстрее.
- Раствор с березовым углем и отвар из мяты, ромашки и полыни – то, что нужно против холеры, - он похлопал совсем оробевшего Долгана по плечу.