…К вечеру налетел северный ветер, собрав над близким городом караван свинцовых туч, брызнуло холодным дождём, и началась гроза, — похоже, последняя в этом году. Старик, разочарованно вздохнув, ещё немного постоял на пороге, ёжась от холода, посмотрел вдаль, а после закрыл дверь и задвинул засов. Всего лишь гроза… О ней предупреждал дар. А ему-то такое вдруг показалось…
Вернувшись в скит, отшельник присел у стола и уронил на руки седую голову. Смятение в его душе достигло наивысшей своей точки. Если бы он мог, если б не подводили всё чаще старые ноги, он сам пошёл бы его искать по свету — благо, дар пока при нём, но старость… Старость. Она ни за что не даст этого сделать. Она велит старику сидеть на месте и изо дня в день ждать и ждать неизвестно чего. И кто знает, что хуже: быть сожранным крысами или маяться вот так неизвестностью?
С большим трудом взяв себя в руки, старик отёр некстати набежавшие слёзы и поднялся из-за стола. Он засветил масляный лампадик и собирался было занять свой бессменный пост у лика Хольги, чтобы провести ещё одну ночь в молитве, раз потерял давно и сон, и аппетит… Собрался — и вынужден был передумать, потому что между раскатами грома услышал тихий стук. Недоумевая, кого это могло принести в такую погоду, да ещё и на ночь глядя, отшельник открыл дверь, держа в одной руке светец…
И почему, спрашивается, ожидая и всей душой желая чего-либо, мы так удивляемся, когда это наконец происходит?.. И ведь он весь сегодняшний день видел это, в деталях представлял, почти осязал… и чуть сознания не лишился, узрив воочию!
— Что, по ночному времени негде больше от грозы было укрыться? — сразу же навесив на лицо маску спокойного безразличия и приосанившись, съязвил бывший путник.
— Нет… — сверкнув было глазами на отшельника, но тут же справившись с гордыней и потупившись, тихо проговорил Альк, — прости… — прошептал он и сделал шаг навстречу деду.
— Ах ты, дурак здоровый! — всхлипнул старик.
Потом, словно перед ним всё ещё был тот непослушный мальчишка лет десяти, каким дед его запомнил, схватил внука за обе косы сразу, несколько раз дёрнул, и не выдержал — разрыдался, обнимая его.
Поражённая увиденным, не зная, куда себя деть, Рыска поспешила закрыть дверь, оставшись на улице. Она тоже рыдала, и слёзы её, смешиваясь с дождём, струились её щекам. Она уже вымокла до нитки, но о собственном удобстве девушка думала в последнюю очередь — ведь еле убедила Алька всё же навестить старика в Мириных Шахтах. И всё же то, что гордый саврянин способен попросить у деда прощения, представить себе не могла, и быть невольной свидетельницей этого не желала и даже боялась.
Не меньше четверти лучины прошло, и Рыска уже не знала, куда ей деваться от потоков воды, низвергающихся на голову с разгневанных небес, когда дверь в скит, скрипнув, снова открылась.
— Совсем с ума сошла? — грозно крикнул Альк. — А ну, быстро иди сюда!
***
В жилище отшельника оказалось тепло и уютно: едва переодевшись в сухую одежду, Рыска начала согреваться. А ещё тут было очень спокойно: умиротворение сквозило буквально во всём, — в каждом предмете, в каждом звуке, в желтоватом свете масляной лампы на столе, в дотлевающих углях, что ещё можно было разглядеть за неплотно прикрытой дверцей печной топки; в каждом произнесённом стариком слове, на его морщинистом лице и в ясных глазах… И потому, наверное, здесь не хотелось помнить или думать ни о чём дурном.
Вскользь подумалось о том, где и с кем она теперь находится — и Рыска лишь усмехнулась: ну да, в ските саврянского отшельника, в компании сразу двоих белокосых… ну и что? Люди ведь не коровы, их не по масти или породе положено различать, а по поступкам, и… странно, даже жаль, что она не понимала этого раньше.
Неожиданно приятным для девушки оказалось то, что дед и внук, хотя и переговаривались достаточно тихо, но беседу вели исключительно по-ринтарски, словно ей давали понять: никто и ничего не собирается от неё скрывать, бояться ей нечего, она — среди своих.
Альков дед быстро накрыл на стол и пригласил припозднившихся гостей к нехитрому ужину. Рыска хотела было усесться на дальний край стола, спрятавшись за Алька, но хозяин дома жестом указал ей на табурет с противоположной стороны рядом с собой, и пришлось подчиниться. Впрочем, белокосый старец, в первую их встречу показавшийся Рыске грозным и непреклонным, нет-нет — да и улыбался, поглядывая на девушку, и она невольно, смущённо и виновато улыбалась в ответ.