— Можешь, — уверенно произнёс он, приподняв её голову за подбородок, — ты у меня сильная. Пойдём отсюда, — он потянул её за собой, в другой руке держа поводья обеих коров.
Однако стоило им совсем немного отойти — не дальше, чем до угла соседнего дома, как дверь избы, скрипнув, отворилась.
— Вот и правильно, иди, иди отсюда, отродье саврянское! — понеслось им вслед, — И не возвращайся больше! Сама жабоглазая и такого же привела!.. Тьфу, тьфу на тебя! Убирайся! Мало того, что корову у дядьки увела, так ещё и с белокосым вернулась!
— Это кто ещё? — остановившись, спросил Рыску Альк.
— Отчим… я рассказывала тебе, — всё так же сдавленно и по-прежнему не поднимая глаз, уронила девушка.
— Подержи, — Альк отдал ей поводья.
Он сделал всего несколько шагов в обратном направлении и даже ничего не сказал — то ли не успел, то ли и не собирался, но дверь в избу снова с грохотом закрылась и вотсарилась буквально гробовая тишина, — даже соседи, слышавшие всё из-за забора, притихли и спрятались.
А Колай, видимо, потерявший саврянина из виду, но подозревающий, что тот не ушёл, желая ещё пофорсить и при этом обезопасить себя, открыл теперь уже форточку и продолжил выкрикивать гадости уже оттуда, при этом «саврянское отродье» был самым мягким из эпитетов, которыми мужик щедро награждал падчерицу.
— Да ты выйди, поговорим, как мужики, — с ухмылкой ответил ему Альк, стоя неподалёку за забором и при этом раздумывая, стоит ли выломать дверь и добраться до пустозвона или не надо… Вдруг кто-то коснулся его руки.
— Не надо, Альк, правда, пойдём отсюда, — с глубочайшей горечью, но так, что уж хотя бы соседи её точно услышали, проговорила Рыска, — пошли они на… — и действительно пошла вдоль улицы, уже не оборачиваясь. Нет у неё больше родных, да и не было никогда.
Альк буквально подавился смешком: даже не от того, какое слово впервые позволила себе Рыска, а от того, насколько прочувствованно это было ею произнесено.
***
Они уже дошли почти до самой околицы, как вдруг Рыска остановилась и пристально уставилась на крайний, совсем новый, даже не успевший потемнеть, дом.
У Алька на душе было мерзко так, что хуже некуда: ему хотелось поскорее убраться из этой вески, да подальше. Послать-то отчима, а с ним вкупе и всю родню, в придачу со своей прошлой жизнью Рыска послала, да вот только потом ещё четыре лучины молчала и, не шевелясь, даже не плача, сидела у древесного ствола возле дороги, что вела через всю веску. Альк её не трогал: помнил себя, почти такого же, и не так давно, там, на берегу лесного озера в Саврии… Сейчас он решил дать девушке время прийти в себя, а пока передохнуть в теньке и перекусить. Но тут невдалеке на дороге появились два мужика. Шедшие по своим делам, они негромко переговаривались между собой, но, увидев саврянина, на миг опешили и замерли, однако тут же поспешно продолжили свой путь.
— Ты видел?! — зашипел один.
— Да видел, видел, — ответил второй, — надо же… уже и сюда добрались! Вот понаехали! Скоро весь Ринтар заполонят эти белокосые! Прости божиня, уж лучше б война!
Не прошло и четверти лучины, как с той стороны, куда ушли мужики, появилось ещё трое, и всё повторилось с небольшой разницей в деталях. А потом на пустовавшей лучину до этого дороге народ прямо-таки замельтешил: кто пешком, кто верхом, кто на повозке, но люди стремились проехать или пройти мимо как можно ближе и во что бы то ни стало рассмотреть белокосого, при чём большинство из них было уверено, что по-ринтарски Альк не понимает, а произнести слово «понаехали» каждый считал своим долгом. Однако, открытых высказываний себе никто не позволял, и всё, что можно было сделать — это ждать, что-либо у кого-нибудь наглости на это всё же хватит, либо же такое развлечение весчанам надоест, — ждать и изнывать от жары и дорожной пыли, которой даже успеть осесть не давали.
Рыска, обиженная на всех и вся, сначала старалась не замечать бывших одновесчан, отворачиваясь от них и ни с кем не здороваясь, но она тем не менее довольно быстро поняла: Альк такое долго не выдержит, и кому-нибудь очень скоро не поздоровится! Но зато и в себя девушка наконец-то пришла: после появления очередной группы глазеющих рывком поднялась она с земли, буркнула «пошли отсюда» и взяла за повод корову, искренне порадовавшись, что приснопамятную Милку, ту, что она свела с хутора, выкупить у новых хозяев ей было не на что, и корова у неё теперь совсем другая.
То, что было услышано ею от людей, повергало в ступор: «Видел? Белокосый! Понаехали!.. Уж лучше бы война!» А ведь только что же стенали дружно, как им войны не хочется, а сейчас — «уж лучше бы война»? Ну и люди!