Дверь скрипнула, и на пороге появился человек, высокий черноволосый мужчина, по-дворянски статный, но отчего-то при этом жутко похожий на морского разбойника пирата — с серьгой в левом ухе, с повязанной цветной косынкой головой, с обветренным лицом и глазами, смотрящими вдаль. Пахло от мужчины тоже морем — или это везде теперь так пахло?
Так или иначе, он заглянул в отведённую ей каюту сначала очень осторожно, словно боясь потревожить, но увидев девушку сидящей на кровати, радостно улыбнулся и, закрыв за собой дверь, направился к ней. Карие глаза его излучали участие и доброту.
— Проснулась? — ласково спросил он, присаживаясь на кровать. — Ну, как ты?
Голос был скорее приятный, но она всё продолжала молчать и смотреть на мужчину расширенными от ужаса глазами.
— Меня зовут Яромир. Ты на моём корабле, — сообщил он. — А ты кто? И как оказалась в той лодке?
Она, кажется, хотела что-то сказать, но голос не слушался: вместо слов получался только кашель вперемешку с рыданиями. Да и не смогла бы она ответить на его вопрос, ибо не помнила ни своё имя, ни кто она, и даже не понимала, что значит слово «лодка», не знала, где и почему оказалась… Она забыла всё, интуитивно чувствуя лишь одно: с ней случилось что-то очень и очень плохое.
Плавание продолжалось, наверное, дня четыре — этого она тоже не запомнила, валяясь по большей части в полузабытьи либо борясь с дурнотой, усиливающейся от морской качки. А потом божиня смилостивилась: штормовой ветер стих, прекратилось беспрестанное раскачивание странной комнаты, где её поселили, ужасающий гул постепенно сошёл на нет, а затем корабль наконец-то причалил. Далее запомнилось, как Яромир нёс её на руках, от причала до своего дома — прямо до самой кровати в отведённой ей комнате, а она, уткнувшись ему в плечо, прятала от моря взгляд и дрожала всем телом.
Дом её гостеприимного спасителя стоял прямо на высоком морском берегу, на краю утёса и был по сути не домом, а огромным древним замком. Море плескалось совсем рядом, у подножия скалы, что служила замку фундаментом, замковый двор, как и само побережье, укрывала ни капельки не потускневшая с приходом осени южная зелень с яркими вкраплениями цветов, небо радовало чистой лазурью да белыми барашками лёгких облаков, а над всем над этим снова надрывались чайки.
Небольшой провинциальный город, расположенный у подножия замка, был вотчиной Яромира, имением его рода на протяжении почти двух столетий. В год первого объединения Савринтарского тсарствия и замок, и сам город прапрадед Яромира получил во владение от тсарицы Мираны Полуденницы за военную доблесть — так с тех пор и назывался: Миранин Дар. Много позже он показался буквально близнецом Ледоумерца, его странной южной копией… однако до ещё этого было далеко. Пока новая жительница города днями и ночами пряталась в своей комнате, носа на улицу не высовывая.
…Воспринимать реальность, хотя бы просто разговаривать с другими людьми девушка смогла только через месяц после прибытия в город, хотя ещё раньше поняла — она не помнит ничего: ни свою прежнюю жизнь, ни саму себя. Дни потянулись для неё бесконечной бессмысленной чередой, сменяя друг друга и уступая место бессонным и жутким ночам, в которых почти что не было ни сна, ни хоть какого-нибудь покоя, а были лишь слёзы и непонятная, непроходящая тоска. Шум близкого моря никак не давал несчастной девушке вспомнить хоть что-нибудь из своего прошлого, не оставляя ни на щепку днём, прокрадываясь в сны, обволакивая сознание страхом и грозясь снова забрать к себе, утянуть в свои смертельные объятия.
Не раз и не два к ней вызывали лекаря, но прописанные им отвар горьких трав и горячие ванны мало помогали: после всего этого получалось лишь ненадолго провалиться в тревожное забытьё, да голова потом болела по полдня. Немного полегче ей становилось лишь тогда, когда хозяин замка был рядом: он приходил, садился у постели, брал за руку, гладил по волосам и говорил, что никому и никогда больше не позволит обидеть её. Вцепившись в его ладонь обеими руками, слыша его спокойный голос, она ненадолго засыпала — чтобы вновь проснуться, услышать шум близкого прибоя и разрыдаться от страха.
В одну особенно страшную ночь, когда над морским побережьем бесновалась не по-осеннему яростная гроза, а море сильно штормило где-то совсем рядом, ей не удалось не то, что взять себя в руки и хотя бы попытаться заснуть — она места себе найти не смогла! Каждый раскат грома, каждая вспышка молнии, от которой в комнате становилось на миг светло, словно днём, каждый удар волны о скалы заставляли её вздрагивать и хвататься за сердце. Ванна, противный отвар да оставленный непогашенным масляный светильник не возымели никакого действия, и оставшись в комнате одна, когда все слуги уже отправились спать, несчастная снова горько разрыдалась, и не было этому конца.