Над миром этим начинался ранний летний рассвет. Солнце, ещё не видимое человеческому глазу, уже спешило подняться на небосвод, окрасив свой предстоящий путь розовым и золотым. Над травой колыхался туман, голубовато-белый, холодный и сырой, но такой живительный! Прибрежная трава пестрела цветами — жёлтыми, розовыми, белыми, и цветы тоже радовались и туману, и предстоящему рассвету. Как и она. Как её воскресшая душа. Как слух, словно бы впервые уловивший пение ранних птах в прибрежных кустах, как обоняние, впервые ощутившее запахи скошенной, подсушенной летним зноем травы и близкой воды, как зрение, лишь сейчас увидевшее красоту этого мира и… того, кого так любило ожившее сердце.
Приподнявшись, Рыска долго смотрела на него, на мужчину, с которым провела эту ночь и не верила своим глазам. Неужели это он? Неужели она смогла дожить до этого светлого момента и снова встретилась с ним? Неужели от него она услышала вчера это слово, от которого у любой женщины так кружится голова? Или ничего не было, и это просто сон, а она сейчас проснётся в своей комнате?
Протянув руку, Рыска погладила Алька по спутанным волосам, и белокосый мгновенно открыл глаза, ничего не говоря, улыбнулся краешком губ и щепку спустя уже подмял её под себя и снова ей овладел, вот так запросто, грубо, без прелюдии, но именно так, как она в этот момент и хотела. Неизвестно, как это было объяснить, но с Альком Рыске было хорошо уже от осознания того, что это он. И потому всего несколько щепок потребовалось, чтобы её истомившееся без любви тело снова пробрала сладкая судорога — в который раз за эти ночь и утро.
А потом, замерев в его объятьях она долго искала, но так и не смогла ответить на вопрос — почему? Почему она так долго терпела ту, другую жизнь? Вспомнились ласки и поцелуи Яромира, — ведь всё, на самом деле, было не хуже… Но такого сумасшедшего наслаждения, как с Альком, с мужем она никогда не испытывала. Ни разу за восемь лет она не чувствовала себя такой счастливой на утро после ночи любви. А такого сладостного опустошения, как этим утром, не было в её жизни вообще никогда — наверное, оттого, что в те далёкие времена их недолгой совместной с Альком жизни была она ещё слишком молода и не понимала таких вещей.
Но раз так, раз мир из серого и надоевшего после ночи с Альком вдруг стал цветным, прекрасным и желанным, то она сделала всё правильно. Правильно пришла. Правильно не забыла.
— Надо вставать… — произнёс Альк со вздохом. — Так не хочется… Но надо.
— Угу, — кивнула Рыска и даже не пошевелилась, не разжала объятий. С ним ей было невероятно хорошо и уютно, даже здесь, на сырой траве возле близкого ручья.
Альк всё же осторожно высвободился из обвивающих его рук, поднялся первым и направился к ручью. Рыске в ту же щепку стало холодно и она тоже поднялась, стала искать свою одежду — и почти всё нашла, пока белокосый умывался.
Платье намокло от росы, потемнело, потеряло всю свою красоту. В таком, подумалось ей, и на глаза-то чужим людям попасться стыдно, а не то, что явиться пред мужем… Что ж, чем хуже, тем лучше.
— Помнишь, как именно у этого ручья мы с тобой много лет назад говорили о выборе? — спросил Альк, не глядя на неё.
— Помню, — кивнула Рыска. — Сейчас снова время выбирать… — она вздохнула.
— И кого ты выбираешь? — спросил белокосый, поворачиваясь и глядя ей в глаза, — меня? Или его? — он кивнул в сторону замка.
— Тебя, конечно… — начала она.
— Хорошо подумай, Рысь, — перебил он её, подходя ближе, — Удовольствие удовольствием, но уже настало утро. А за прошедшие годы слишком многое изменилось. Я так и не научился сидеть на месте, так что, жизнь, если останешься со мной, превратится для тебя в цепь ожиданий. И это лишь во-первых, — произнёс он жёстко. — Во-вторых, жить нам теперь негде.
— А тот дом у моря? — вскинулась опешившая Рыска.
— Тот дом я отдал ворюге. В счёт долга. А в-третьих… — он помолчал, нахмурившись, — в-третьих, как я вижу, ты прожила восемь лет как госпожа, наверное, уже разучилась и готовить, и убирать: вон какие руки стали, белые, нежные… Я, конечно, не говорю, что, живя со мной, ты будешь вкалывать всю жизнь от рассвета до заката. Думаю, я всё же не останусь совсем без наследства, и рано или поздно что-нибудь да изменится, и тогда будет тебе помощь по хозяйству, но никто не знает, сколько этого придется ждать. — он подошёл совсем близко, так, что теперь она видела только его глаза. — И, наконец, в-четвёртых, и это едва ли не важнее всего остального, — он помолчал, обозначая этой паузой важность сказанного далее. — Как видишь, я путник…