Однако тут же выпадал и шанс отомстить белокосым, всем и сразу, в лице вот этого самого наглого путника. Если Рыска сейчас, после всего произошедшего, согласится вернуться, решил он для себя, можно будет считать, что все белокосые разом умылись и поплатились за свои злодеяния перед его семьёй. Если Рыска вернётся, он, Яромир, убьёт сразу двух зайцев — по крайней мере, именно так и будет считать. Если же она не согласится…
— Я не верну Аделину, — повторил Яромир, — но я готов принять тебя обратно. Не смотря ни на что… Принять — и никогда не упрекать за эту слабость.
Рыска уставилась на него во все глаза. Альк подбоченился, хмыкнул и посмотрел на ринтарца с насмешкой.
— Ты и в самом деле готов пойти на такое? — спросил он, не веря ушам, — а кто же распинался про бесчестье? Про развод?
Яромир улыбнулся в ответ.
— Во-первых, я не с тобой разговариваю, белокосый, а во-вторых… — он улыбнулся шире, — такое выше твоего понимания. — и, поймав Рыскин взгляд, добавил с чувством: — Я люблю тебя. Всегда любил, и ты это прекрасно знаешь. Однако теперь понимаю, в чём моя ошибка: я слишком редко тебе это говорил, а потому ты чувствовала себя одинокой и не смогла забыть первую любовь. Но обещаю: если ты прямо сейчас вернёшься ко мне, я стану начинать с этих слов каждый день и не покидать тебя ни на щепку. Обещаю не напоминать об этом происшествии. Обещаю любить всегда, пока бьётся моё сердце…
Выдержать таких слов Альк уже не смог. Он молниеносно выхватил меч и, в два прыжка оказавшись рядом, приставил к горлу Яромира.
— Нет! — вырвалось у Рыски. Вклиниться между ними она не успела, и всё, что смогла — это повиснуть на руке саврянина.
Присутствующие дружно ахнули: и стража, наблюдавшая от ворот за происходящим, и люди, к своему несчастью оказавшиеся поблизости. Рыска так вообще была на грани обморока, повторяя лишь:
— Не надо, Альк! Пожалуйста, не надо!
Белокосый внимания на неё теперь не обращал и был настроен куда как решительно: одно движение — и делить Аделину Рыске станет не с кем. И лишь Яромир сохранил ледяное спокойствие, не смотря на то, что остро отточеный клинок упирался ему прямо в горло.
— Никому ни с места! — скомандовал он замковой страже, даже не пошевелившись и продолжая смотреть своему обидчику в глаза. — Валяй, убей меня, — проговорил он, — и на все века прославишься как убийца безоружного. Это бесчестье будет почище того, что пришлось пережить мне. Я уж не говорю о наказании, которое тебя за это ждёт: думаю, показательная казнь на столичной площади — это и вполне современно, и достойно того, что ты собрался сотворить. Только представь себе: «Путник, опозоривший дом одного из главных защитников южного рубежа тсарствия, посягнувший на его жену и убивший последнего на глазах у всех будет колесован сегодня в полдень!» Весь город соберётся посмотреть на такого! — жизнерадостно пророчил Яромир. — Да, и ещё: ты сейчас на верном пути к тому, чтобы не только оставить свою дочь сиротой, а женщину вдовой, но и к тому, чтобы снова вбить клин между двумя недавно объединёнными народами и спровоцировать гражданскую войну. Ты в шаге от этого!
— Я тебя сейчас прирежу, оратор недоделанный! — прошипел Альк.
— Я же говорю: валяй!
— Замолчите!!! — надрывно взвизгнула Рыска, всё ещё пытая оттащить словно окаменевшего в боевой стойке белокосого. Силы уже оставляли её, а толку не было ровно никакого.
Ещё с десяток щепок продолжался этот напряжённое, словно предгрозовое затишье, в продолжение которого каждый взгляд был прикован к двум соперникам — этакому сдвоенному изваянию, застывшему и одновременно ведущему непримиримый поединок взглядов, а потом Альк, выругавшись, убрал клинок в ножны.
— Рыска моя! — задыхаясь, выплюнул он, — я тебе её не отдам. И дочь всё равно заберу!
Яромир открыто победно улыбнулся.
— Рыска вольна решать сама, — сказал он, — а вот то, что у тебя есть права на дочь, тебе никак не доказать, не смотря на твой дар.
— То, что она моя, написано на её лице, — слегка успокоившись, произнёс Альк, — но если это требуется доказать, я докажу. А сначала всё же убью тебя. Но ты прав: не так. И не здесь.