— Дуэль? — с насмешкой спросил Яромир.
— Дуэль, — кивнув, подтвердил Альк.
— Завтра вечером, сразу после заката, на берегу моря, за моим замком, если ты не против, — всё ещё неотрывно глядя в глаза белокосого, проговорил ринтарец.
Саврянин кивнул с мрачной улыбкой.
— Оружие? — только спросил он.
— Всё равно. Но, ты, как я вижу, любитель парных клинков. Что ж, добро: пусть парные клинки. — продолжая улыбаться, Яромир слегка склонил голову. — Мне безразлично, на чём сражаться.
— Замётано, — фыркнул Альк и хотел было развернуться и уйти, но тут Рыска, всё это время мёртвой хваткой цеплявшаяся за его руку, разжала пальцы и безвольно упала к его ногам.
Поединок
Солнце уже зацепило своим краем зеркальную поверхность спокойного моря. И небо, и вода приобрели тот же золотисто-алый оттенок, что и уходящее на покой светило. Ветерок шевелит резные листья прибрежных пальм — но так тихо, ненавязчиво, словно знает, что за действо вот-вот развернётся на этом берегу. Он не смеет мешать…
Он потянет сильнее потом, позже, ближе к рассвету, станет шквалистым, пригонит огромные свинцовые тучи с потоками дождя. По воле его громадные волны обрушатся на берег — и смыта будет алая кровь, которой так или иначе суждено здесь пролиться.
А главные герои действа уже явились на опустевший берег. Друг на друга они не смотрят, но отчётливо чувствуют и настрой друг друга, и состояние — и гордыню, ту, что веками снедала сердца их предков, ту, что нынче привела их обоих сюда. Ещё немного, и они сойдутся в поединке, и ни одна сила в мире их уже не остановит.
А пока они выжидают. Один, тот что пришёл раньше, мельницей раскрутил клинки — необходимо размяться перед боем. Второй сосредоточенно водит камнем по лезвию и без того острого меча. Всё имеет сейчас значение. Нет ни одной лишней детали — ни в экипировке, ни в умении бойцов, ни в их воле к победе, ибо на кону стоят их жизни. И женщина, которая достанется тому, кто выйдет из этой схватки живым.
Ни один из них не торопится — оба знают, что торопливого постигнет неудача, а значит, смерть. Первобытный страх загнан в далёкие уголки сознания: для него не время. Бояться можно будет потом, а сейчас следует сосредоточиться, собраться, учесть всё. Учесть всё… Даже больше, чем всё.
Грядущий бой, пожалуй, стоит всех остальных, — тех, что не мало случилось в жизни каждого из бойцов. Может быть это оттого, что причина боя впервые настолько проста — и настолько высока. Или может быть потому, что и один, и второй встретили, наконец, действительно достойного противника — кто знает?
Солнце сгинуло в морской пучине, и воины, не сговариваясь, оставили свои занятия, вышли на ровную, укатанную волнами площадку и встали друг напротив друга, ощетинившись клинками. Если б они могли видеть себя со стороны, были бы очень удивлены своей невероятной, почти зеркальной похожестью, сравнимой со сходством северного Ледоумерца и южного Мираниного Дара. Мужчины одного роста, практически одинакового телосложения, появились на свет в один и тот же год, кроме того, оба — из знатных древних родов. Саврянин с отличием закончил Пристань и семь долгих лет провёл на дорогах родного тсарствия, борясь с врагом внутри страны. Ринтарец, как и весь его род, с юных лет оборонял южный рубеж родины, не раз возглавлял отряды, брошенные на борьбу с пиратами и другими возмутителями спокойствия, вырос и закалился в море.
Пожалуй, черноволосый чуть массивнее худощавого белокосого — зато у последнего имеется тайное и мощное оружие: отлично развитый и освоенный дар видеть то, что недоступно большинству и успешно влиять на это. Саврянин знает, уверен, что сердце женщины принадлежит ему — зато ринтарца считает отцом белокурая малютка, дочка этой желанной для обоих женщины.
Предсказать итог боя не взялся бы никто, даже и сам белокосый путник — шансы на победу равны настолько, что это кажется невероятным.
Клинки со свистом взрезают воздух. В последних лучах заката на порхающих лезвиях играют блики, в разные стороны летят высеченные ударами искры. Вихрем вьётся сырой песок вокруг двух теней — таких похожих и настолько сравнимых по силе воинов. И действо сие столь завораживающе, что оторвать от него взгляд невозможно… Вернее, было бы невозможно, если б кто-нибудь наблюдал за ним.
Однако наблюдать за этим боем некому: та, что с нетерпением ждёт его исхода, далеко от этого места. Она сидит под замком, за надёжными дубовыми дверьми в старом замке на берегу моря — в последний момент белокосый передумал оставлять её одну в кормильне, ибо двери там слишком хлипкие, а хозяин за деньги и мать родную продаст. Пришлось отвести её в замок черноволосого и запереть там, — о да, в решении поступить именно так воины тоже были единогласны: ни одному из них не хотелось, чтоб слабая и несведущая вмешивалась в мужской разговор на языке оружия. И всё, что она теперь могла — это молиться, и только молитва эта, пожалуй, сумела бы теперь помочь весам удачи склониться в ту или иную сторону. Нет… Не сумела бы. Не сумела и не сумеет, потому что женщина давно и безнадёжно влюблена в белокосого, а черноволосый много лет был её мужем и стал ей дорог за эти годы. Смерти она не желает ни одному из них, и всё же, смерть эта как никогда близка… Она уже дышит в затылок. Она уже здесь — непостижимым образом стоит за спиной сразу у обоих.