Поединок так или иначе пора прекращать: воины уже устали, оба дышат как загнанные скакуны, но при этом как никогда сосредоточенно вглядываются в противника — только ошибка оного поможет закончить этот бой, незначительная с любым другим соперником, но обещающая стать фатальной теперь ошибка…
И вот, наконец, черноволосый совершает её: всего лишь на долю мгновения замедляет темп, чтобы дать себе хотя бы крохотный роздых, и тут же белокосому удаётся сломать ритм его клинков, поднырнуть под них и без малейшего намёка на жалость полоснуть противника по горлу… Саврянин жутко улыбается: в происходящем мало приятного, но так или иначе, он победил! Убил соперника, как и обещал принародно своей женщине. Но этой приправленной кровью радости не суждено длиться долго: как и он сам, его соперник не напрасно провёл в битвах добрую половину жизни. И потому, из последних сил, слабеющей рукой черноволосый сжимает клинок и успевает чиркнуть своего убийцу по правому бедру до того, как тот уходит. От такой раны нельзя умереть, но зажав её рукой, на мгновение удивившись тому, насколько сильна боль, белокосый слегка наклоняется вперёд, с не меньшим удивлением отмечая, что враг ещё жив… В тот же самый миг клинок черноволосого вонзается ему прямо в сердце.
Нет ни стонов, ни хрипов — подобные раны не дают телу времени попрощаться с душой. От таких ран душа отлетает сразу, и не проходит даже десяти щепок, как над морем вотсаряется полная тишина. Лишь ветер, словно убитый горем странник, начинает вдруг завывать и стенать. Только он и больше никто и ничто на свете никогда не найдёт и не увидит двух молодых и прекрасных воинов, павших в этом бою, имевших такую высокую цель и погибших так бессмысленно.
Да, никто, никто не оплачет их, не омоет окровавленные тела — попросту не успеет. Уже близки свинцовые тучи, уже заволновалось море, и совсем скоро придёт жуткий шторм, обрушится на побережье и поглотит всё то, что попадётся на его пути. На память о великолепных воинах останется только клинок. Тяжелый, смертоносный, остро отточенный клинок… Саврянский, ринтарский?.. Неважно. И неизвестно. Его найдут века спустя, когда не будет уже ни Саврии, ни Ринтара, ни объединённого тсарствия, и сама память о них изгладится — как погаснет молодость и красота овдовевшей женщины, а затем и её жизнь и жизни её потомков. Как разрушится от времени древний замок и как изменится мир. И никто, никто уже не вспомнит о тех двоих, что могли бы защищать свою родину и дальше, жить, любить, продолжиться и взрастить достойных себя сыновей… Но только лишь дождь прольёт над ними слёзы. Лишь ветер споёт погребальную песнь. Морская пучина надёжно укроет их от человеческих глаз и досужих сплетен. А солнце, взойдя над миром в свой черёд, подарит их близким надежду, что воины живы и вернутся… И лишь одна только чернокосая девушка навсегда лишена этой надежды, ибо её дар и надежда не способны ужиться в одном человеке, — а значит, ей останется лишь горе.
Рыску, упавшую в обморок возле замка Яромира, Альк донёс до кормильни, где они остановились, на руках и не отходил от неё всю оставшуюся часть дня, всю ночь и всё следующее утро. Девушка пребывала в полубессознательном состоянии. У неё начался жар и лихорадка.
— Не надо, Альк… Не надо! — стонала она.
Что именно не надо, объяснять белокосому не требовалось: он и сам прекрасно видел свою дорогу. Но повернуть назад означало бы бесчестье, а на такое он пойти не мог. При любых обстоятельствах этим вечером его дорога вела на берег моря. И потому, оставалось ему только лишь успокоиться, ибо сделать что-либо в такой ситуации было невозможно, и немного размяться перед предстоящим боем.
Стоило Альку оставить Рыску одну в комнате и спуститься с мечами во двор кормильни, как девушка открыла глаза. Ей не стало лучше: она почувствовала его отсутствие, и её прямо-таки на месте подбросило.