— Ты, наверное, хочешь знать, где я была все это время, чем занималась.
Ной опять растерялся и промолчал. Чувства бурлили, и он никак не мог взять себя в руки. Столько лет он считал, что она погибла, теперь ему следовало радоваться неожиданному воссоединению, вопить от счастья, схватить ее и обнять так крепко, чтобы у нее захватило дыхание. На деле же он смутился и совсем не хотел ее касаться.
Обри снова рассмеялась. На этот раз в ее смехе было что-то гадкое.
— Ты так и не пошел искать нас с папой.
— Это нечестно, Обри. Я понятия не имел, где искать, ни черта не знал, куда папа тебя повез. Да я был уверен, что вы оба мертвы.
Она хмыкнула.
— Ты говорил себе это, чтобы спокойно спать по ночам?
— Но это правда.
Наконец она обратила на него взгляд. Светло-голубые глаза глубоко запали, болезненная бледность выдавала человека, давно не видевшего солнечного света. Одета Обри была в старое черное платье, видавшее лучшие времена, и ветхие грязные кроссовки. Некоторые швы на сильно потрепанном платье начали расходиться.
— Мне все равно, и я здесь не для того, чтобы с тобой спорить. Просто хотела вернуться и посмотреть, здесь ли ты еще. Поскольку, если б ты умер или типа того, я бы тебя простила. Но ты выглядишь вполне здоровым, Ной.
Ной почувствовал, как по щеке у него скатилась слеза.
— Обри...
— Не плачь по мне, братец. Теперь, когда я знаю, что ты жив, я буду двигаться дальше. Может, мы еще увидимся, а может, и нет. — Ее взгляд скользнул по пустой поляне. — Скорее всего, нет.
— Тебе лучше остаться со мной.
Обри покачала головой:
— Нет. Ты не захочешь, поверь мне. Однажды ночью я могу убить тебя, пока ты будешь спать.
Они оба молчали несколько минут, наблюдая за тем, как восход окрашивает долину в яркие цвета. Несмотря на заявленное намерение двигаться дальше, Обри оставалась в кресле. В это утро Ною было не до великолепия природы. Жестокие слова сестры смели все его смятение. Из глаз лились слезы, чувство вины терзало сердце.
— Прости. Ты права. Я должен был пойти искать тебя.
Она кивнула:
— Да. Должен был.
— Хотя бы расскажи мне, что с тобой случилось. Папа...
Он замолчал, проглотив остаток фразы.
— Да. Он умер спустя час после того, как ты в последний раз его видел.
Обри произнесла это холодным, совершенно бесчувственным тоном. Ее взгляд был отрешенным, будто мыслями она находилась где-то далеко. Ною впервые захотелось коснуться сестры, как-то ее утешить, но он не стал этого делать, зная, что подобный жест будет нежеланным.
— Из гор мы выбрались очень быстро. Папа несся по пустой дороге как сумасшедший. Но шоссе отсюда до Ноксвилла — совершенно другое дело. Хаос. Бесконечная пробка из разбитых машин. И орды гребаных мертвецов.
Ной покачал головой. Почти так он себе это и представлял.
— Вам следовало вернуться.
— Мы не должны были уезжать, но папу было не переубедить. Он сделал бы все что угодно, чтобы я поправилась. – Едва заметная улыбка коснулась уголков ее губ и тут же исчезла. – Мы проехали пару миль сквозь этот ад, а потом какой-то тип в патрульной машине перегородил нам дорогу. Мы думали, что он собирается помочь, но на самом деле он просто хотел добраться до меня.
В сердце Ноя закрался страх.
— Тебе не обязательно рассказывать.
— Но я хочу рассказать. Хочу, чтобы ты знал, что происходило со мной все эти годы, пока ты наслаждался тихой жизнью в горах.
Ной с трудом сдержал горький смешок. Это были годы сокрушительного одиночества. Он гадал, что подумает Обри, если он попытается рассказать ей о своей полной отчаяния жизни в изоляции. Испытает ли она хоть что-нибудь, кроме гнева и ненависти? Что, если он расскажет ей, сколько раз собирался покончить жизнь самоубийством? Может, тогда она проявит хоть каплю сочувствия? Но Ной подавил желание возразить сестре. Он понимал, что укоренившаяся в ней обида — серьезная помеха логическому восприятию.
Ной ждал, что Обри продолжит, но она молчала. Он взглянул на нее и увидел, что сестра выжидающе смотрит на него, будто надеясь, что сейчас он начнет с ней спорить. Стоило их взглядам встретиться, как ее лицо посуровело.
— Неужели тебе нечего сказать?
— Есть. Много чего. Но ты не станешь слушать.
— Ты прав. Не стану. После нескольких лет, проведенных в подвале извращенца, мне неинтересно, что ты можешь рассказать.
Ной отвел взгляд, больше не в силах смотреть ей в глаза.
— Правильно, отвернись. Ты не должен смотреть на меня, если в тебе осталась хоть капля совести. До того, как наступил конец света, этот извращенец работал копом, потому с легкостью выманил папу из машины. Больной урод продолжал носить форму. Он убил папу и забрал меня. Сопротивляться я не могла. Он запер меня в подвале и скормил мне целую кучу антибиотиков. Мне стало лучше, но вскоре я пожалела, что не умерла.