В конце концов, они оказались перед огромным зданием с подъездами, заложенными каменными блоками. Фрэнк понял, что это был один из тех муравейников, в которых, как хвалилась Земля, были сосредоточены все службы мегалополиса. Стены выдержали лавину ультразвука и лазерного излучения, хотя и покрылись трещинами. Перед бронзовыми дверями их встретила охрана — молодые, совсем юные калеки, очень похожие на Зигги. Что касается последнего, то он накинул на лицо Соллеру край фланелевого одеяла, чтобы не привлекать внимание стражей. После непродолжительных переговоров, его группе было позволено войти в здание. Это произошло весьма своевременно — Фрэнк уже перестал ощущать нос и уши.
Внутри они очутились в настоящем городе. Извилистые коридоры играли роль улочек, залы выглядели площадями. То тут, то там пробитые водопроводные трубы изображали фонтаны. Гетто явно страдало от перенаселения. Все помещения были заполнены туземцами; они занимали даже бронированные комнаты-сейфы, разделенные самодельными перегородками на отсеки. Бледные тени сплошной толпой, плечом к плечу, заполняли коридоры, текли по ним медленной рекой. Обращали на себя внимание покрасневшие воспаленные глаза у большинства обитателей дома; они блестели стеклянным блеском на изможденных лицах. Их было слишком много, тощих, словно скелеты, или опухших, будто долго валявшиеся на солнце трупы; все были одеты в нейлоновые лохмотья или облысевшие меха; самым старым среди них было не более 15–16 лет.
Соллер понял, что перед ним находится, наверное, почти всё, что осталось от человечества. Очевидно, их родители бежали от катаклизма; вернувшись, они нашли уцелевшим только это огромное здание.
Как им удалось выжить? Общественный строй, установившийся к этому времени, явно не был доведен до идеала, хотя каждому удалось сохранить свою охотничью территорию. У Зигги, Маргрид и Валя это был космопорт, и действия на его территории требовали от охотников определенной отваги. Каморки в доме-городе сдавались «старыми» хозяевами, которые наводили ужас на всё более юное население. Зигги со своей командой не слишком процветал, как это было видно по обстановке в их убежище. Оно походило скорее на кабину небольшого космокатера, вяло подумал Соллер; но в углу под самым потолком, из-под грязи и копоти выглядывал кусочек великолепной фрески, на которой ангелы и сивиллы резвились среди огненных облаков.
Посреди каморки каменная плита скрывала под собой небольшое углубление вроде погреба, где дети прятали свою добычу. Они затолкали туда Соллера, не преминув упрекнуть его за то, что он словно вырос за какой-то час (что, между прочим, было верно подмечено).
Последним в комнатушке появился Зигги — он немного поболтался в коридоре.
— Имаго! — сказал он. — Всегда эти имаго! Они не перестают преследовать нас. Говорят, что сегодня поблизости видели их разведчиков… Надо поспешить, пока наша развалина еще годится на что-нибудь; иначе… — Он не закончил свою мысль, впрочем, и так достаточно ясную. Маргрид что-то невнятно пробурчала, не переставая копаться в груде тряпок в углу комнаты.
— А как мы узнаем, годится он на что-нибудь, или нет? — спросил Валь. — Может, он уже и языком пошевелить не способен…
— С этим мы как-нибудь разберемся, — многозначительно сообщил Зигги.
Тем временем, все постепенно освободились от лохмотьев, которые они носили вместо одежды; без них они выглядели удивительно жалкими и тщедушными, за исключением Валя, очень похожего на обезьяну. Помещение заполнилось отвратительным запахом давно не мытого тела.
— Где эта коробка? — спросил Зигги,
Валь покопался в углу я извлек на свет, действуя на редкость осторожно, небольшой аппарат на батарейках, с двумя присоединенными к нему электродами.
— Ну-ка, воткни ему эти иголки между пальцами ноги, — посоветовал Зигги. — Только осторожно; он такой старый, что может рассыпаться, если перестараться с дозой. — Потом он обратился к Соллеру: — Теперь, мое сокровище, ты нам расскажешь всё, на что ты способен. Знаешь, что это такое? — Он показал на приборчик. — Это лекстричество — оно может освещать, но оно может и делать очень больно. Ты нам всё расскажешь, как только поймешь это.