Теперь же зеркало превратилось для неё в столь большую ценность, что никакие сокровища мира не заставили бы её расстаться с ним.
Кристина отнюдь не выглядела красавицей. Небольшое тщедушное тело, длинный, похожий на хоботок землеройки нос, серый цвет кожи, карие, неприятно выпуклые глаза, блёклые волосы мышиного оттенка. Она работала весь день за жалкую плату, беспрекословно подчиняясь сердитым приказам ворчливой женщины, с удовольствием перекладывавшей свои проблемы на плечи подчинённых. Её комнатушка, оплата которой жестоко терзала скромный бюджет два раза в месяц, выглядела убого; потрёпанные обои цвета гусиного помёта, кровать с торчащими во все стороны пружинами матраца, подслеповатое окошко, из которого можно было увидеть только крыши. Она была одинока, одинока так, как может быть с женщиной в большом городе, где каждый занимается только своим делом и ничего не видит вокруг себя. Нехватка денег у неё была подобна липучке для мух, к которой прилипаешь раз и навсегда; даже, если тебе чудом удаётся высвободить ногу, то ты тут же ещё сильнее приклеиваешься к липучке рукой. В жизни у Кристины не было радостей; не было радостей и не было надежды — ничего, кроме унылой безнадежности, накопившейся за прожитые в одиночестве годы. Вся тяжесть прошедших и грядущих дней стала для неё невыносимой, так что единственным своим прибежищем она давно привыкла считать смерть и наступающий после неё бесконечный отдых. Тем не менее, поскольку она всё же была довольно молода, инстинкт самосохранения удерживал её на краю этой умиротворяющей бездны.
Зеркало внесло в её бесцветное существование нечто необычное, чудесное, то, что никогда не может случиться ни с тобой, ни с кем-нибудь из твоих знакомых. Нечто, напоминающее вспышку ослепительного света в мире с погасшим солнцем. В конце концов, ей нужно было иметь хоть что-то. Любая мелочь так много значит для того, у кого нет ничего, нет даже надежды. Красота, дружба, любовь — всё то, чего у Кристины никогда не было, и что она даже не надеялась когда-нибудь получить. Теперь же в её бесцветном существовании появилось нечто новое, она увидела возможность выйти за пределы повседневности, даже если это и могло продолжаться совсем недолго. Микроскопическое, но вполне осязаемое счастье.
Кристина продолжала работать, потому что ей нужно было зарабатывать на жизнь, продолжала есть, ходить в контору и возвращаться домой, ложиться спать и просыпаться, но при этом лишь часть ее существа автоматически выполняла необходимые действия, в которых её мозг не принимал никакого участия. Истинный смысл существования Кристина видела теперь в общении с зеркалом; они жила по-настоящему, только склонившись над розоватым стеклом с появляющимся в нём фиолетовым ликом. Почему Кристина сразу же приняла это нечеловеческое совершенство, хотя позже всё человечество с криками ужаса пыталось закрыть лицо руками, чтобы только не видеть эти фиолетовые лица? Постепенно появлявшееся в розовом стекле зеркала лицо, попадавшее к ней в комнату через бог знает какие бездны пространства и времени, было прекрасно, но его совершенство не укладывалось в рамки человеческих представлений о красоте. Для очарованной этим лицом Кристины оно было олицетворением неземной красоты; для неё не было и не могло быть ничего более прекрасного. Фиолетовое лицо без труда затмевало изображения всех прославленных красавцев, сметая одним движением ресниц эти жалкие призраки, чтобы триумфально воспарить во всём своем варварском великолепии.
Это лицо было почти треугольной формы, с удивительно четкими чертами, словно оно было высечено из фиолетового мрамора. Поперек высокого гладкого лба проходил начинавшийся почти на макушке узкий гребень; постепенно сужаясь, он спускался к переносице. Уши были небольшими, плотно прижатыми к черепу и заостренными сверху, как их обычно изображают у Мефистофеля. Безгубый, слегка изогнутый рот напоминал плохо зажившую рану. Небольшой бугорок кожи защищал сверху единственную ноздрю. Косо посаженные треугольные глаза без радужной оболочки и зрачка казались двумя дырами, за которыми бушевало яркое фиолетовое пламя.
Поначалу появлявшееся перед Кристиной лицо было весьма неотчётливым, словно тонущим в густом розоватом тумане. Мало-помалу, оно становилось с каждым днём все более чётким, как бы освободившимся от туманного налёта, и выглядело всё более и более живым. Кристине начало казаться, что между ней и этим существом другого мира установилась странная, но прочная связь.