Вид у комитетчика довольный, он буквально раздувается от важности.
— Это еще одно дерево, которое они не смогут использовать, — добавляет он, помолчав.
Морэн не отвечает. Он почему-то вспомнил старую песенку; он мурлыкал ее давным-давно, еще совсем мальчишкой.
Когда наступило утро следующего дня, еще один хлорофилловый блок ослепительно засверкал на солнце.
Дорога лениво изгибается под ногами идущих. В нависшей над окрестностями тишине слышны только ритмичные звуки шагов. Кто или что может слышать эти звуки кроме них самих?
Морэн смотрит на часы. Наступило время ежедневного рапорта.
— Стой! — командует он.
На мгновение все как будто перепутывается, но тут же, как в хорошо отрепетированном балете, люди выстраиваются вдоль дороги четкий шеренгой. Потом они присаживаются на корточки рядом с положенным на землю оружием.
Морэн пристально вглядывается в них. Коротко подстриженные волосы — длина волос строго регламентируется одним из постановлений Комитета. Квадратные подбородки, жесткие скулы. Все вместе они — это стена, и слагающие ее блоки идеально, без малейшего зазора, подогнаны друг к другу… Неожиданно Морэн думает о том, как было бы хорошо, если бы в стене нашлось слабое место. Конечно, он прекрасно понимает, насколько это желание нелепо и даже опасно. Может быть, Фурнье? Он выглядит не таким уверенным, как остальные, его взгляд иногда затуманивается, в его походке меньше автоматизма, его плечи и затылок не выдают столь характерной для всех остальных напряженности. Морэн, привыкший находиться среди своих подчиненных, за которыми требуется постоянное наблюдение, чтобы иметь возможность наиболее эффективно управлять ими, не может ошибиться. Эти ничтожные признаки в поведении Фурнье совершенно неопровержимо свидетельствуют о неизбежном скором разоблачении, они абсолютно однозначны, словно ключ к недоступному на первый взгляд шифру,
Морэн стоит совершенно неподвижно. Его взгляд непроизвольно устремляется вдаль. Бойцы с удовольствием пользуются передышкой; кто-то болтает с приятелем о волнующих их всех заботах, таких, например, как увеличение зарплаты, как штрафы, разумеется, считающиеся несправедливыми. Понизив голос, кто-то обсуждает последние директивы Комитета.
Морэн резко встряхивается.
— Начнем рапорт!
…Все идет по давно установленному сценарию. Ранним утром отделение строем покидает казармы. Потом бойцы расходятся, и каждый из них тщательно проверяет выделенный ему сектор. Задача всегда одна и та же: уничтожать все, что может оказаться полезным для тех — деревья, траву, цветы, воду. Закончив прочесывание местности, бойцы собираются в условленном месте для доклада командиру, после чего строем возвращаются в казармы.
Сегодняшний день ничем не отличается от всех предыдущих.
— Молинье?
— Ничего не обнаружено.
— Буайе?
— Уничтожил родник в двух километрах отсюда.
— Хорошо. Вы будете отмечены в приказе и получите вознаграждение.
Короткая заминка, затем ритуал возобновляется.
— Фурнье?
— Ничего не обнаружено.
Морэн шагает к следующему в шеренге, но затем внезапно возвращается назад.
— Кстати, Фурнье…
— Слушаю, мой капитан!
— Ваше досье сейчас внимательно изучается. Господа из Комитета находят его пустым, непозволительно пустым. В нем нет ничего… — Морэн на мгновение запинается, — ничего, что можно было бы отнести к вашим заслугам.
Фурнье улавливает колебание командира и улыбается с извиняющимся видом.
— Что тут можно поделать? Разве я виноват, что мне ничего не попадается?
— Вы не догадываетесь, что можно подумать по этому поводу? Что вы прилагаете слишком мало старания — поймите, я сейчас говорю только то, что они могут подумать… Эти люди из Комитета… Может быть, вы о чем-нибудь умалчиваете? Не забывайте, Фурнье, что у нас сейчас военное положение.
Фурнье взрывается:
— И с кем мы воюем? Или с чем? С противником, которого никто не видел в лицо? Вот вы — вы хоть раз видели своими собственными глазами хоть одного из этих пресловутых врагов? Что касается меня, то я не понимаю…
— Вам и не нужно ничего понимать, Фурнье! Для этого у нас есть Комитет. Комитет считает, что мы находимся в состоянии войны, значит, это именно так, а не иначе. И Комитет не обязан уточнять, с каким противником мы воюем.