Фурнье взволнованно перебивает его:
— Мне кажется, я знаю, с каким врагом мы сражаемся. Я знаю, кто наш настоящий противник. Сегодня утром мне попался на глаза осколок зеркала. Я посмотрел в него, и — ЭТО было что-то ужасное — и не узнал себя. Мне стало страшно, невероятно страшно, потому что я понял — враг находятся в нас самих. Это страх, наш страх, которым заражены все мы.
Продолжая говорить, Фурнье нервно переминается с ноги на ногу. Он бледен, словно ему внезапно стало холодно.
Морэн стоит напротив него.
— Хватит, Фурнье, вы просто бредите. У вас и так не слишком блестящая репутация, не стоит ухудшать положение. Если то, что вы тут несете, дойдет до ушей кого-нибудь из этих господ, вам это дорого обойдется.
Предупреждая ответ Фурнье, капитан быстро добавляет, подняв руку:
— Не бойтесь, все останется между нами. Будем считать, что инцидент исчерпан.
Несколько секунд он колеблется, застыв с поднятой рукой, словно изображая скульптуру вождя. Потом подносит руку к глазам и смотрит на часы.
— Пора двигаться дальше. Построиться!
Бойцы занимают привычные места в строю, совершая перемещения, противоположные тем, что были перед рапортом. Сцена напоминает кинофильм, прокручиваемый в обратную сторону.
— Шагом марш!
Движение небольшой колонны возобновляется. Безупречное, неумолимое.
Серое небо похоже на низко нависшую над головами свинцовую плиту. Жара кажется невыносимой.
Морэн ускоряет шаги, чтобы поравняться с Фурнье.
— Фурнье!
— Слушаю, мой капитан!
— Фурнье, мне не хотелось бы, чтобы вы считали меня своим врагом.
— Я никогда так не думал, мой капитан!
— Я просто хотел избавить вас от возможных неприятностей. Серьезных неприятностей.
Морэн замолкает на несколько секунд, потом добавляет, понизив голос:
— Фурнье, есть еще кое-что, что мне хотелось бы сказать вам… Я никогда не смотрюсь в зеркало.
Дорога становится извилистой и начинает заметно подниматься. Через сотню-другую шагов все доберутся до вершины того, что раньше можно было назвать холмом.
Оказавшись первым на гребне, Гейнрих первым замечает ЭТО.
— Скорей сюда, скорей!
Остальные бойцы, столпившись и нарушив строй, останавливаются за его спиной. За гребнем начинается понижение, нечто вроде маленькой долинки, И там, внизу… Что-то хрустально-прозрачное, с голубоватыми отблесками, с аквамариновыми и зеленоватыми переливами. Что-то, дышащее свежестью, подвижное, журчащее и побулькивающее. Они почти забыли, что это такое.
Вода… Ручей…
На берегу ручья — странное сооружение. Старое, нет, невероятно древнее, с провалившейся крышей и потрескавшимися стенами из старых камней, местами гладких и блестящих, а местами покрытых зеленым мхом. Сбоку виднеется большое колесо с выщербленными лопастями. Оно медленно вращается, окруженное нимбом светящихся пылинок воды. Срывающиеся с него капли создают нежный звуковой фон, к которому примешивается негромкое поскрипывание колеса и журчание воды между камней.
Это островок тишины и покоя, покоя неподдельного, материализующегося в свежести влаги, в медленном вращении колеса, в зеленоватых бликах воды.
На самом дне долинки — что-то зеленое, завораживающе колеблющееся под легкими порывами ветерка. Это похоже на шкуру животного, на шерсть, встающую дыбом под ласкающей ее рукой.
Люди застыли, оцепенев в потоках безжалостного света.
— Трава… — тихо шепчет Фурнье. — Трава, трава… — Он повторяет это слово, как заклинание, как припев к одной из этих милых бессмысленных песенок, которые напевают для самих себя маленькие дети, увлекшиеся игрой. Морэн первым приходит в себя, с усилием отбрасывая опасное наваждение, в конце концов, он ведь командир.
— Это ловушка, — произносит он хриплым голосом. — Мы уже осмотрели этот сектор, буквально исползали каждый квадратный метр, и ничего не нашли. Ничего подобного здесь не было, совершенно ничего.
Он с тревогой смотрит на Фурнье. Тот, словно завороженный, уставился на воду, на зелень и ничего не слышит. Он далеко отсюда, он очутился в километрах и годах отсюда, во сне о вновь обретенных детстве и мире.
…Свежесть воды… Набрать в пригоршни свежей прохладной воды и выпить ее, как из ковшика…
…Свежесть травы… Погладить траву рукой, как гладят большого пушистого кота, ласково мурлыкающего рядом с вами…