Продолжая работать, Эгон время от времени поглядывает на девушку, которая смотрит в сторону, на горы. Приближается вечер, и темно-синее небо за стенками купола, защищающего сад, кажется монолитным и в то же время загадочно хрупким. Слабеющий солнечный свет оставляет на вершинах ледников вокруг Центра таинственные эфемерные знаки, сверкающие на вечных снегах.
Эгон заканчивает поливку, ставит лейку на бордюр фонтана и пьет воду, зачерпнув ее в пригоршню. Под куполом сегодня жарко, несмотря на хорошую вентиляцию. Меланэ сбросила комбинезон и на ней только короткая туника без рукавов, прихваченная поясом вокруг талии. Он любуется отдыхающим юным телом, непринужденностью позы, намеками на зарождающуюся женственную округлость ног и рук, которые уже не кажутся такими сухощавыми, как еще недавно. Его взгляд поднимается выше. Чтобы наткнуться на иронический ответный взгляд голубых глаз.
— Довольны мной? — спрашивает Меланэ.
Он проводит влажными руками по своим щекам и кивает головой.
— А ты?
— О, я очень довольна вами.
Ответ застигает его врасплох; особенно удивительной кажется намек на улыбку на ее лице. Он улыбается, и намек превращается в улыбку.
Через несколько мгновений девушка отворачивается — нельзя же рассчитывать сразу на слишком многое — и долго созерцает горные вершины.
— Там, снаружи, наверное, сильный мороз?
— Минус двадцать, не меньше.
— А здесь?
— Плюс двадцать шесть запятая шесть на этот час.
Меланэ протягивает руку, зачерпывает немного воды и смотрит, как она стекает назад в фонтан.
— Две вселенных. Если купол исчезнет, сад тут же погибнет. Если генераторы остановятся, Мост перестанет действовать, и Центр умрет.
— Мост перестанет действовать и сад исчезнет, но Центр не умрет. Конечно, жить в Центре станет гораздо труднее. Но ведь здесь раньше был обычный монастырь для лам. Основатели Центра изменили очень немногое, стараясь лишь облегчить адаптацию человека к жизни в условиях высокогорья. Мы не погибнем, и к нам будут прибывать, как прежде, Путешественники. Ведь им не нужен наш Мост, чтобы попасть сюда.
Она знает все это, но он хочет дать ей время, чтобы подготовить следующую фразу. Надо признаться, что и ему придется кстати небольшая передышка. Ему нужно обдумать, чего она собирается добиться. Она упирается локтями в колени, опустив подбородок на ладони, и задумчиво смотрит на струящуюся воду фонтана. С мимолетным сожалением Эгон пытается представить, что она думает, глядя на это вечное движение. Воссоздает ли она в своем воображении с помощью послушных ей чувств тончайшую и гармоничную структуру, которая создает для нее более всеохватывающую, более богатую, наконец, более верную картину мира?
— Что бы вы делали, если бы Мост остановился? А если бы его не было вообще?
Он старается не показать свое удивление — атака с этой стороны оказалась для него неожиданной:
— Если Мост перестанет действовать, я останусь здесь, по крайней мере, на некоторое время. У меня еще много дел в архиве. Но если бы его не было … Меня здесь не было бы вообще.
— И где бы вы были? Кем бы вы стали?
Она его удивляет — такие прямые вопросы личного характера!
— Я жил бы в Нью-Бедфорде на востоке Конфедерации северян и занимался бы продажей яхт, как мой отец.
Теперь, похоже, ее очередь удивляться:
— Здесь? На этой Земле? Так вы… вы не Путешественник?
Неужели она не знала этого? Быстро прокрутив в памяти их беседы и его монологи, он соображает, что действительно никогда не говорил, что никогда не путешествовал. Да, он сказал, что отказался от Путешествия. Очевидно, она никого не расспрашивала о нем, и никто из сотрудников Центра ничего не говорил ей о нем, раз она об этом не спрашивала. Естественно, она считала, что он относится к клану Путешественников.
Нужно ли ей, чтобы он был Путешественником?
Он внимательно следит за ней, произнося фразу:
— Нет, я отказался от Путешествия, когда был еще стажером.
Она потрясена, разочарована или удовлетворена? Когда она снова поднимает глаза, ее лицо не выражает ничего, кроме внимания:
— Почему?
Этот вопрос немного раздражает Эгона. Он был задан так, словно она имеет право на ответ, словно она имеет права на него. Потом он признает, заставляя себя отнестись к ситуации с иронией, что оказался в ловушке своей собственной стратегии: он говорил ей о себе, чтобы вызвать ее на ответную откровенность, в то время, как она ничего не требовала от него. А теперь она просит его продолжать рассказ. Должен ли он будет рассказать о Талите? Но разве можно не рассказать ей о Талите?