Анна Брекар
Неторопливый рассвет
I
Где-то около полудня я добралась до пансиона «Колокол». Я узнала вывеску на фасаде и подняла взгляд к окну, которое было когда-то ее окном. Быть может, моя мать и сейчас там, открывает ящики комода и раскладывает свою одежду, она совсем не постарела и все еще ждет меня, вечно появлявшуюся, когда не ждали, то слишком рано, то слишком поздно, пока она коротала время, окутанная ожиданием и укором.
Я толкнула дверь в этот июльский день, как толкнула ее впервые тридцать лет назад. Прохладный полумрак и запах мыла на лестничной клетке сразу напомнили мне консьержку с ее большим ведром, шорох щетки по каменным плитам. Я поднялась по лестнице, держась за длинные выгнутые перила, и страх, живший во мне в ту пору, вновь овладел мной.
– Послушайте, – сказала мне хозяйка пансиона, – послушайте, мы открываемся только в четыре. Комнаты еще не убраны, и вообще, пансион закрыт до вечера.
– Я устала после долгого перелета, на улице жарко, и куда мне девать багаж?
Эти слова, похоже, смягчили женщину, которая уставилась на меня, накручивая на палец прядь черных волос. Она смотрела своими накрашенными глазами пристально, будто проверяя, какое впечатление производят на меня ее черные волосы и синий взгляд. Была ли она дочерью мадам Тюрташ, хотя ничем на нее не походила? Она распахнула дверь, и теперь, привыкнув к полумраку, я смогла увидеть коридор, который мало изменился. В середине стояли все те же часы с маятником, поблескивавшим под стеклом при каждом взмахе. Я узнала и диванчик, покрытый черной тканью, и потертый линяло-розовый ковер на полу.
– Послушайте, вы можете оставить ваш багаж здесь, а сами приходите через два часа, но не раньше, ладно? Комната все равно еще не готова.
Она показала мне угол за занавеской, отделявшей хозяйскую часть от предназначенной для постояльцев, после чего подтолкнула к выходу.
– Ступайте, это недолго, – и слегка улыбнулась мне, видно подбадривая.
Спускаясь по широким каменным ступенькам, я услышала долетавший сюда уличный шум, приглушенный, точно далекий прибой несуществующего моря.
За несколько недель до отъезда в город у озера я получила от матери письмо – она всем: писала письма от руки, по привычке с тех времен, когда телефон стоил дорого, а компьютеров еще не существовало, – которое удивило меня. Даже испугало. Это было похоже на крик о помощи. Она писала о гостьях в черном, проходивших под окном ее комнаты между пятью и семью часами вечера, упоминала о маклерах, являвшихся к ней с предложениями продать дом, – эти предложения она расценивала как угрозу выселения, будто судьба в очередной раз хотела лишить ее крова. Мир вокруг нее был враждебен, а в доме появились зловредные насекомые, выползшие из подвала и заполонившие кухню. Маклеры, странные гостьи и насекомые, вместе взятые, представляли угрозу, от которой я, единственная дочь, должна была ее защитить. Я обещала приехать, навести порядок в ее бумагах, прогнать маклеров, купить инсектицид и поговорить с гостьями.
Но, уже заказав билет на начало летних каникул, я позвонила ей и узнала, что она не может «принять» меня – именно так она выразилась – раньше 8 июля, а ведь я специально освободилась, чтобы приехать к ней как можно скорее. Кому, как не мне, было знать, что переубедить ее невозможно, она «просто разрывается, моя дорогая», что означало множество непонятных дел, занимавших все ее время. Она записалась к своему остеопату, еще – к духовному наставнику, о котором собиралась мне рассказать, но я-то знала, что она не скажет толком ничего, разве что намеками. Мать была очень занята и почти раздражена моим приездом. Как в ту пору, когда я была ребенком, бесчисленные таинственные занятия мешали ей посвящать время мне, и она об этом жалела. Она «не знала, куда меня деть» и предпочитала, чтобы я приехала после ее «важных дел». Я даже не пыталась понять, так мы «функционировали», еще одно, ничего не выражающее слово, которое она употребляла, говоря о нас с ней.
Она сама позвала меня на помощь, и это не противоречило тому, что теперь, освободившись и приехав, я стала обузой. Похоже, нам суждено было «функционировать» только таким образом, ей всегда брать верх, а мне, так или иначе, отнимать время.
Однако я решила не менять свои планы, не сказав ей об этом, чтобы лишний раз не раздражать. Почему бы, в конце концов, не провести несколько дней в этом городе, накупаться вволю, выспаться, короче, отдохнуть?
В этот июльский день я шла к неведомому, сама того не зная. Мне казалось, я вернулась домой, к чему-то родному, куда могла забиться, как лиса в свою норку, и я не подозревала, что будет совсем наоборот.