Валерка сделал морду кирпичом, упёр взгляд в бесконечность и ускорил шаг. Иногда помогало, но не сейчас. Стоило им с Алисой приблизиться, и навстречу с протянутой рукой побежали детки, следом за ними поднялась мамаша.
— Помоги, молодой-красивый, деткам кушать нечего! — издалека начала цыганка. — Дай сколько не жалко на хлебушек!
Птицын, стиснув зубы, ещё ускорил шаг, но в этот раз цыгане как с цепи сорвались. Дети бросались под ноги, цыганка начала хватать за руки и уже практически визжала. Откуда ни возьмись появились ещё три со своими выводками, и тоже присоединились к осаде.
— Дай, ну дай… тебе не надо всё равно, молодой-красивый. Тебе жалко? Ты ведь можешь отдать, сам отдать, добровольно. А я тебе жизнь счастливую нагадаю…
— Да пошли вы к чертям, сволочи! — Птицын отпихнул детёныша, тот свалился под ноги своим братьям, визг поднялся и вовсе до небес. Цыганки, будто того и дожидались, перешли от просьб к угрозам:
— Убилиии! Зашибли ребятёнка! Полиция! Фашист, будь ты проклят! Отдай нам то, что тебе не надо, или до седьмого колена проклянём!
— Да будьте вы сами прокляты! — рявкнул Птицын, и уже не стесняясь, начал раздавать цыганкам пощёчины. Одной рукой, потому что Алиса по-прежнему мёртвой хваткой держалась за вторую. Ещё и шаг замедлила. Мельком оглянувшись Валерка увидел пустые глаза девушки — кто-то уже сорвал с неё шапку, рыжие ушки торчали на всеобщем обозрении, но девушка не обращала внимания, как и цыганки.
— Прочь, твари! Птицын почувствовал, что двигаться толком не может — их уже обступили так, что пройти было нельзя. Сунул руку в карман, ухватил железку, которую подобрал у упырей. Пользуясь импровизированным кастетом расчистил дорогу — наконец-то цыганки хоть как-то отреагировали на его удары. Детишек отгонял пинками, окончательно наплевав на собственные моральные принципы. Каждый удар сопровождал площадной бранью, и, как ни странно, это действовало. Битьё в сочетании с матом будто лишали цыганок боевого духа. Они всё ещё вопили и крутились вокруг, но уже не напирали. Да и выглядели как-то растерянно, будто сами не понимали, из-за чего устроили этот балаган. Алиса, к слову, тоже зашевелилась гораздо активнее, теперь её не приходилось тащить за руку.
Парочка, наконец, добралась до выхода наверх, цыганки туда за ними не последовали. Отбежав для верности к остановке, Птицын плюхнулся на скамейку, облегчённо выдохнул.
— И чего это было? — недоумённо спросил сам себя Валерка. Риторический вопрос, на самом деле, он уже и сам догадался. Опять недотыкомки гадят. Алиса, видимо, восприняла вопрос на свой счёт, принялась оправдываться.
— Прости, Валера, я ничего не могла с этим сделать. Их чары… они опутывают, вяжут по рукам и ногам, да так незаметно, что когда поймёшь, уже и сопротивляться нельзя! Я едва ноги могла переставлять!
— Странно, — удивился Птицын. — Я ничего такого не почувствовал.
— На тебя всякие зачарования плохо действуют, я же говорила. Видимо и недотыкомки с тобой ничего сделать не могут, хотя они не совсем зачаровывают.
Валерка вопросительно поднял бровь. Интересно же, что тогда они делают?
— Да я уже говорила. Они черпают силу из чувств. Особенно плохих. А злость, раздражение, страх — это ведь плохие чувств. Вот они меня на этом и поймали. Я ужасно не люблю попрошаек. Нет, я понимаю, что бывают больные, немощные, старые, которым иначе не выжить. Только их ведь мало совсем, и уж недотыкомки точно к таким не относятся. Вот они мне все эти чувства и погасили. Сожрали. Ничего не осталось, мне просто всё равно было. И ведь понимаю, что нужно встряхнуться, нужно драться… но мне всё равно. Хорошо, что на тебя это не действует!
Краем глаза Валерка заметил неторопливо нацелившихся на остановку полицейских. Стражи порядка смотрели на Птицына и Алису, но двигались как-то неуверенно. Как будто не совсем понимали, зачем им эта парочка понадобилась.
— Знаешь, пойдём отсюда, — поднялся Валерка. — И направился в противоположную от полицейских сторону.