Мы еще минут десять лежим всей толпой, пытаясь отдышаться, между тренировками у нас есть час на восстановление дыхалки, обычно раза три успеваем сбегать покурить. Но сейчас вообще вставать не хочется, упахались все, еще и жара бешеная.
– Курить охота, а встать никак, – говорит Сава, как будто мысли читает. – Так, ладно, мужики, кто курит, поднимайте сейчас свои телеса, позже не пущу, лед потом, вонять не должно.
Со стонами поднимаемся, кто курит, остальные лежат, счастливые, на траве, отдыхая. Надо бросить, тоже лежать буду и никуда не спешить. Как теперь кататься после такого убийства – не представляю. Палыч нас, походу, реально разбаловал, раз нас хрупкая девчонка за полтора часа так умотала.
Уходим за спорткомплекс, мы всегда сюда за уголок сбегаем. И не видит никто, и вернуться, если что, быстро получится. Тренер знает, что мы грешим, орет часто, особенно после медосмотра, когда пульмонологический анализ не лучший приходит, но быстро успокаивается. Сам курит, видели мы, только ему не сказали. Палыч нормальный мужик, не хотим его компрометировать, поэтому киваем, когда взбучку нам за курение устраивает, и больше стараемся не попадаться ему, чтобы не расстраивать.
Достаем сигареты молча, говорить тоже не очень хочется, кажется, даже язык и челюсть болит. Сава уже полгода бросает, но сейчас курит, Лизка узнает, с потрохами его сожрет. Она уже спалила однажды, что мы за спорткомплекс с сигаретами бегаем, Сава месяц потом не курил, видимо, хорошенько ему никотин отсосали из организма, раз силы воли на целых тридцать дней хватило.
– Интересно, а тренер ваш в курсе, что у него в команде такие раздолбаи, или мне обрадовать его пойти? – звучит где-то рядом, и мы смотрим по сторонам, пытаясь отыскать обладательницу сладкого голоса. Сладкий, правда, лучше, чем когда она на тренировке орала и рычала. Другой совсем, нежнее, что ли.
Она торчит в окне, прямо рядом, в двух метрах. Какого хрена она тут забыла? Там заброшенная комнатушка какая-то была всегда, мы и курили спокойно, зная, что в окно не спалит никто, потому что от роду никто не заходил туда.
– И вам день добрый, Ольга Сергеевна, – говорит Сава, – ну что ж вы так сразу стучать, м-м? Давайте дружить лучше, мы хорошие мальчики!
Засранец своей улыбочкой любую закадрить может, и хоть его давно никто не интересует, кроме коротышки, если надо – он кота сразу включает.
А я молчу стою, как немой, и смотрю на эти губы красные, чтоб им пусто было. Ну какого ж ты такая красивая, мать твою, че со мной?!
– Хорошие мальчики режим соблюдают, а не курят по углам после тренировки. Игру сольете, кого винить будете?
– Не царапайся, Ольга Сергеевна, – оживаю, затаптывая окурок, и бросаю его в урну рядом, – игры мы не сливаем, и косяки все свои знаем тоже. Не отчитывай как детей, мы мальчики взрослые.
– Ну да, – хмыкает, стервозно бровь приподнимая, а я опять зависаю, теперь на глаза залипнув. Зеленые, или свет так падает? – Взрослые, точно. Уважаемые взрослые мальчики, тут отныне кабинет мой, так что курить или бросаем, что настоятельно рекомендую, или идем в другую сторону, у меня на дым аллергия, все в окно тянет.
– Ну вот, можешь же по-человечески, – хмыкаю. – Мы не звери же, все понимаем. Аллергия – отойдем.
– Можете, – выделяет окончание, глядя на меня исподлобья, – со старшими на «вы», Ковалев. Соблюдайте субординацию. – И, не дождавшись ответа, закрывает окно.
Воу… Не люблю, когда меня отчитывают, но кровь к затылку, и не только, прилила с сумасшедшей скоростью. Мурашки по макушке от ее тона и взгляда бегут, это что еще за колдовство такое?
– Коваль, у тебя слюна капает, – шепчет Серега, и парни ржут, кивая головами.
– Да пошли вы, – отмахиваюсь. Сам знаю, что залип, да и как не залипнуть-то? На нее сутками любоваться можно, у меня первый раз такое, что этих бабских бабочек в животе чувствую. – Ну красивая же.
– Красивая? – повторяет Сава с удивлением. Не так я обычно девчонок характеризую, не такими словами. – Ковалев, ты втрескался, что ли? С первого взгляда, как Колос?
Пожимаю плечами. Хер знает, как это называется и что со мной, но дикое желание есть, чтобы она в окно вернулась и еще что-нибудь сказала, потому что губы эти… Мать твою, надо умыться, я точно с ума схожу.
– Ну так нравится если, – кивает Колос, – давай, делай что-то. А то так и будешь дрочить на нее, как Серый на свою медсестричку, ночами.
– Да пошли вы! – краснеет Булгаков, и мы ржем, выходя обратно на площадку. Все знают, что он к ней неровно дышит, кроме самой Аленки.
Действуй… А точно нравится? Я не понимаю еще ничего, знаю ее пару часов от силы, просто жмыхнуло как-то, аж искры из глаз. Первый раз такое, я сообразить не могу, почему резко так повернуло на нее, и даже после жесткой тренировки еще одну хочется, только бы глянуть на Ольгу, чтоб ее, Сергеевну.