т. Логинову К.С.
ШИФРОГРАММА
Всеми силами обеспечить контроль прибытия в а\п самолета типа «Гольфстрим», бортовой 18001. Зафискировать контакт объекта «Гонец» и «Барсука».
В случае их выдвижения на виллу, после фиксации встречи «Гонец» с остальными объектами нашего интереса наружное наблюдение разрешаю снять.
Всем сотрудникам резидентуры находиться в повышенной готовности и ждать дальнейших указаний.
Подпись: Филатов И.Л.
Преторианцы
Филатов увел Татищева в глухой тупичок в конце коридора. Прослушки здесь не было и не могло быть, голый монолитный бетон. После оглушительного бедлама спортзала тишина в коридоре показалась особенно гулкой, осязаемой, как сырость, сквозящая от стен.
— Не жалеешь, что приехал? — спросил Филатов.
Краска возбуждения еще не схлынула с лица Татищева, но он зачем-то напустил на себя солидный вид.
— Делать вам нечего. Устроили себе забаву. Парней не жалко? Такой человеческий материал по чем зря изводите, — проворчал он.
Филатов хотел уже было отпустить шуточку по поводу некоторых странностей генерального прокурора, ненароком засветившихся в этой фразе, но решил оставить на потом.
— За мужиков не переживай, завтра, как огурчики будут, помяни мое слово. Я тебе этот кордебалет показал, чтобы ты увидел, что за контингент у меня служит. Монстры, а не люди!
— Что да, то да… У меня мало времени, Коля. Совещание. — Татищев загнул кисть и потюкал толстым пальцем по «Роллексу». — В Москву надо возвращаться.
— У всех совещание. Все сегодня шушукаются по углам, только успевай сечь, — как о чем-то своем мимоходом бросил Филатов. — Ты мне лучше скажи, Татищев, ты жить хочешь?
— И для этого ты меня сюда вытащил?
— Для государственной безопасности небезынтересно, не страдает ли генеральный прокурор суицидальным синдромом, — осклабился Филатов.
— Да пошел ты! Я думал, что-то серьезное. Опять с утра набухались всей артелью?! — Татищев презрительно выгнул губы. Сам много пить не умел, за что и не прижился в компании ближайших сотрудников Первого. — Хорошо вам тут, в Горках. Обстановка, так сказать, способствует. Зарылись под землю, в Кремль только по особому случаю приезжаете. Что не квасить?
Татищев похлопал по бетонной стене.
— Не бухти! — осадил его Филатов. — Про Карнаухова слышал?
— А мне что? Из-под меня следствие по этим статьям убрали. Или забыл?
— Помню. Так ты у нас жить любишь, да?
— Уже сказал — да!
— Не бухти! — Филатов поймал его за пуговицу прокурорского кителя. — И про приговоры по «Особому периоду» думать не хочется? И про специальные прокурорские команды?
— Ты к чему это?
— К тому, Татищев, что отработал ты свое. Вот-вот Первый подмахнет указ. Хана наступает «Особому периоду». Толку от него, как от сухого закона, светлая ему память. А вылез ты как раз на «особняке». Вот и думай, если жить любишь. На кого-то сейчас все списать придется.
— Один я что ли? — побелел лицом Татищев.
— А другие, что, жить не хотят? Они же исполнители мелкие, такие всем нужны. Твоей кровью все и смоют. Чистенькими останутся, дальше новую задницу лизать начнут.
— От куда ветер дует? Сам, поди, указ накатал?
— Что я, с дуба рухнул? Для меня это, как самому себе серпом по яйцам. Нет, у меня еще головка не бо-бо. Старостин мутит.
— Не блефуешь?
— Подумай сам, зачем?
— Что же нам делать? — сознательно подставился Татищев.
— Вот это ты хорошо сказал — «нам». То есть — мне с тобой. Нюх у тебя есть! Это уже полдела. Осталось только характер проявить.
Татищев сделал соответствующее лицо.
— На счет характера не сомневайся. Ты продолжай, не тяни душу.
— Видел, кто с тобой на трибуне сидел?
Филатов кивнул на двери спортзала.
— Вся твоя камарилья, — подумав, ответил Татищев. — Только зампреда ГСБ не хватает.
— Умница! Наблюдательный ты наш… А зачем мы в такой приятной кампании собрались? В таком глухом и тихом месте?
— Очередную подлость замышляете. Что вы еще можете? Кого схарчить решили?
— Бытро соображаешь. Завтра сюда слетится все воронье Старостина. Будет большой сходняк. Отпоют Карнаухова и потребуют от Первого прекратить «Особый период». Себя, естественно, объявят спасителями Отечества. Думаю, сломают они Первого. Не сразу, но сломают. Как ни крути, а кроме Старостина социальной базы никто ему не обеспечит. Он в кулаке держит и патриотическое быдло, и чиновников, которым пофиг кому служить.
— И ты решил…? — У Татищева внутри все похолодело.
«Совсем мозги пропили, на Старосту руку решились поднять!»
— Во-первых, я не решаю. Я выполняю приказы. Решать тебе. Или действуем в связке, или найду других.
— Первый уже отдал приказ?
— Не первый год работаешь! Кто такие приказы отдает? Скажем так, нам не мешают проявить инициативу.
— А потом?
— Потом доложим. Сам знаешь, не доложить нельзя, весь вопрос — как доложить. Основное пожелание — брать по грязным статьям. Коррупция, девочки-мальчики, казнокрадство и прочее. Улавливаешь?
— А материалы? На фуфло их не взять.
— Компрой я тебя завалю. Чего-чего, а дерьма у меня на каждого по цистерне. И все с полной доказательной базой. Только штампуй обвинительные заключения. Например, Карнаухов торговал наркотой в государственных масштабах.
— Ну Карнаухову уже УКа пофигу. Он перед Всевышним сейчас отчитывается.
— Зато Артемьев жив-здоров.
Татищев поднял подбородок и устремил взгляд в серый бетонный потолок. С минуту он разглядывал армированные балки.
— Почему бы тебе не проинформировать Первого? Он тебе не откажет в удовольствии лично свинтить Артемьева, — произнес он, опустив взгляд.
Филатов поиграл желваками на скулах.
— Проинформирую. Обязательно проинформирую. Что наш генеральный прокурор решил с мальчиков перейти на девочек. Не заладилось у него с мальчиками. Отлюбил одного сладкого такого, мускулистого и злого на это самое дело. А мальчик пошел в ванную подмываться и не вернулся. Вены зачем-то себе порезал. Только утром и выяснилось. Остыть успел. Трудно было паковать в пакет и на свалку вывозить.
Он вбивал фразы, как гвозди, внимательно следя за реакцией Татищева. Сначала глаза Татищева сдалались скользкими, блуждающими, потом замерли и остекленели.
— У меня и эта компра с полной доказательной базой, — дожал Филатов. — По два свидетеля на каждый эпизод. Хоть завтра в суде выступят.
Филатов чутко дернул ноздрями. Сейчас от Татищева смердило с т р а х о м. Запах был настолько пронзительный и вязкий, что Филатов сразу понял, почему от него сатанеют собаки.
— Чего ты хочешь? — почти простонал Татищев.
Филатов, поборов брезгливость, дружески похлопал его по плечу.
— Ну что ты так взбледнул? Все путем! Сейчас в сауну пойдем, девок из группы поддержки пялить. По пиву пройдемся. За одно наши дела перетрем. Ты же с нами за одно, так?
Татищев кивнул.
— Ну! А ты стеснялся.
Филатов из нагрудного кармана достал листок, сунул в руку Татищеву.
— Здесь десять фамилий самых-самых Старостинских жуков. Арестовывать будем по прибытию в Москву, прямо у самолета. Ты мне выпишишь постановления на арест. Для начала десять штук. Вру, с Артемьевым будет одиннадцать.
Татищев бегло просмотрел список.
— Здесь те, кого мы свинтим в первую очередь. Второй список задействуем на следующий день. Пусть все думают, что кто-то уже раскололся. Большинство наделает в штаны и будет сидеть тихо, дрожать за свою шкуру. Не удивлюсь, если побегут с повинной.
— Фигуры! — Татищев еще раз, уже медленне прошелся взглядом по списку. — А не боишься, Коля?
— Я отношусь к тем счастливчикам, что боятся п о с л е. А ты не ссы в компот! Что побледнел-то?
— А материалы на них готовы?
— Само собой. Прямо в сауну тебе принесут.