— Что, обосрался?! — усмехнулся Дмитрий. — Не бойся, до смерти не забьют. А и забьют, тоже не плохо, одним дураком меньше. Вот если «малышей» загребут, будет плохо. Вся операция псу под хвост. С «сапогами» шутки плохи, шлёпнут, а потом только документы посмотрят. Подведёшь ты нас когда-нибудь под монастырь, Седой.
— Так говоришь, будто я во всём виноват!
— Только дурак совмещает приятное с полезным, — процедил Дмитрий. — Все нормальные люди сегодня облавы обеспечивают, один ты, дундук сосновый, агентурной работой заняться решил! Не мог отменить встречу, или, на худой конец, место изменить?
— Так я…
— Иди, не стой над душой, сил моих нет!
Он проводил взглядом нелепую фигуру Седого, закурил и пошёл искать старшего «сапогов».
Дмитрий ждал, когда удостоверение произведёт необходимое впечатление.
Грубое, плебейское лицо майора медленно вытягивалось, привычное самодовольно выражение постепенно исчезало. Времена, слава богу, изменились, и один вид «ксивы» прочищал мозги и не таким тупицам.
— Слушай, майор, повторяю для бестолковых. Мне нужно ровно пятнадцать минут, — уже без нажима повторил Дмитрий.
— А у меня приказ! — Он зачем-то показал на часы.
— Ладно, кровь не пей! — Дискуссия по проблеме воинских уставов, как норме жизни, сегодня в планы Дмитрия не входила. — «Надавить или нет? Если сказать этому Спинозе в сапогах, что я лично разрабатывал план облав на рынках, и что за этим стоит, у него отрубится даже спинной мозг. Можно прямо из машины связаться с «Центром специальных операций», они подтвердят мои полномочия и за одно накрутят ему хвост. Нет, лучше попроще, так надёжней». — Слушай меня, майор. Если ты сорвёшь мою операцию, я тебе не завидую. Отдерут, как кошку в марте и, в лучшем случае, сошлют на южную границу, в худшем — будешь иметь дело со мной. Лично! Тебе ясно, майор?
— Только на горло не бери. Пуганый уже. И на южной бывал не раз.
— Считаешь, мне нечем тебя удивить?
Майор поёрзал задом по протёртой коже сиденья и покосился на водителя. Молоденький ефрейтор сделал вид, что самое интересное на свете — стена соседнего дома.
— Положим, машины могли задержаться с выходом на рубежи. Водилы молодые, города не знают. Это уже бывало. — Он оказался не так уж глуп, этот майор. — Но дам ровно пятнадцать минут, не больше!
— Мне хватит. На какой частоте свистнуть, когда освободимся?
— Ни на какой! Ровно пятнадцать минут жду, а там — твоё дело.
— Ясненько. Только смотри, по окнам не зацепи, а то потом вони будет на месяц!
Майор вздрогнул, развернул грузное тело к Дмитрию и натолкнулся на жёсткий взгляд.
Дмитрий улыбнулся, но на душе у майора от этого легче не стало.
Странник
Максимов с трудом пережёвывал кусок сыроватого мяса, остро пахнущего уксусом и дымом. Было ли при жизни животное свиньёй, судить уже было невозможно, но, судя по резиновой упругости волокон, побегать при жизни ему пришлось изрядно.
«Дай бог, что скотинка умерла не своей смертью», — подумал Максимов, привередливо осматривая насаженный на палочку кусок, пропечённый до черноты.
Нервное напряжение уже дошло до того уровня, когда кусок не лезет в рот. Максимов насильно заталкивал в себя кусок за куском, обильно смачивая их жгучим кетчупом.
Из «обжорки» — пять одноногих столов вокруг чадящего мангала — хорошо просматривалась вся «биржа. Краем глаза Максимов следил за седым мужичком, стоявшим за соседним столиком. Одет он был с потасканным шармом коренного москвича: в серое пальтишко, поношенные ботинки на толстой подошве, отутюженные брючки и чёрный берет, на вид обыкновенная околонаучная вошь, он, покрякивая от удовольствия, уписывал подгоревшее мясо.
С седым мужичком было что-то не так. Явно «не при делах». Местного обязательно бы приметили и подослали человечка выяснить, что да как. А этого даже не признал армянин, разгонявший куском картона сизый дым над раскалённым мангалом. Уж он-то наверняка знал всех и вся на этом рынке.
Седой хотел сойти за обычного покупателя, потерявшего голову от шашлычных ароматов, и ухнувшего месячный заработок за десяток горелых кусков мяса. Но чуть заметно переигрывал. Он так усердно старался походить на простого обитателя улиц, что невольно выдавал себя. Он играл, талантливо и самозабвенно, не мог не отметить Максимов, но всё равно — играл.
«Серый — да. Затурканный — да. Помятый — да. Изъеденный изнутри страхом — да. Голодный — да. Но… — Максимов прислушался к своим ощущениям. — Нездешний, что ли? Да, наверное, так. И никакого желания стать своим. Более того, страх. Страх, что, не дай бог, станет».