— Кто-то спилил дуб? — с неподдельным интересом спросил мой визави.
— А ты… вы разве не видите? — я и впрямь подумывала присесть: заснять происходящее на камеру — и меня вне очереди примут.
— Чем, позволь спросить? — сварливо отозвался камень. — Горошками? Я слышу и знаю, а видеть — нечем.
— И-извините… — я поискала место посуше и не, найдя такового, начала осторожно подкрадываться к единственной сухой поверхности в лесу.
— Ещё чего! — тут же возмутилась поверхность.
Я споткнулась и начала оправдываться:
— Мокро же везде, а присесть мне и правда, очень надо.
— Одёжка-то чистая? — недовольно протянул тонкий голосок.
— Ну… — жертву курей и прополки можно было назвать как угодно, только не чистой.
— Платочек сними сначала — подумав, разрешил камень. — А то заколдую, — и добавил — В зайца.
— Почему не в лягушку? — поинтересовалась я, аккуратно складывая платок, и умостилась на шероховатой поверхности, между делом прикидывая, а не программа „Розыгрыш“ ли это. Вот выскочат сейчас из кустов люди с камерами, а потом надо мной вся Раша укатываться будет.
— Хочешь — могу и в лягушку, — задумчиво согласился мой собеседник. — Но расколдовать тебя некому будет. Видишь ли, принцесс тут нет — и это всем известно. Только эльфийские, а их не очень-то и заколдуешь. Будешь за принцами скакать, поцелуй выквакивать, а они от тебя — ещё быстрее, потому что целовать земноводных за бесплатно в их кругу — есть плохой тон и признак отсутствия деловых качеств, присущих всем истинным высокородным.
— Не хочу, — подыграть им, что ли? — А почему принцесс нет? Принцы-то есть.
Камень приосанился, приняв профессорский вид сверху.
— Понятно почему. Принцесс реже убивают, — видя, вернее слыша, что я озадачено молчу, он вынужденно продолжил, — Всегда ведь как — принцы сражаются, костьми ложатся, а принцесса ждёт в башне и достаётся самому умному с Жар-Птицей, который подходит позже, со всеми руками и ногами. Так вот, те, кто был пошустрей и голову сложил — те к нам. А принцессы с умниками — там.
— Так это что — загробный мир для принцев? — Боже, ну и бред! Кто сценарий писал? Проверьте его на содержание галлюциногенов в крови.
— Наш мир не для человеческих особей, хотя от людей, как от блох, никуда не денешься. Есть парочка фюрстов, но серьёзного — ничего. Да и они к лягушкам равнодушны. Разве что с голодухи кто заинтересуется.
Я захихикала.
— Слушайте, вылезьте уже из кустов. Я не повелась.
Поверхность подо мной вздрогнула так, что я чуть с неё не свалилась.
— Ты что, рехнулась после смерти? — голосок доносился откуда-то из глубин моей „скамейки“. Там они, что ли микрофон спрятали?
— Какой смерти?! — прикусила я язык.
— Раз ты здесь — значит умерла, — просветил камень.
У меня голова пошла кругом. Это как понимать?
Словно услышав мои мысли, тот неторопливо начал вводить меня в курс дела.
Этот мир был одним из множества миров, куда попадали сказочные (как додумал в процессе мой начитанный разум) персонажи, умершие насильственной смертью. Тут они получали возможность наверстать упущенное без заботливой „опеки“ добрых авторов, считавших своим святым долгом подвергать их всяческим испытаниям и гонениям, с целью понавороченнее угробить в финале. Данный мир отличался от других тем, что сюда отправлялись каким-то образом получившиеся помеси. Эльфы-друиды, волки-оборотни, гномы-лепреконы, да орки человекообразные составляли основной костяк населения, не считая нормальных животных. А немногочисленные люди жили обособленными деревушками, в редких исключениях собираясь в крошечные фюрстентумы, прямо как в средневековой Швейцарии.
— И кот…? — вот как-то не укладывалось такое в голове. Учёные коты в сказках пользовались уважением и руку на них никто не поднимал. Разве Кот-Баюн…
Камень вновь шевельнулся, словно пожимая плечами.
— Кот к нам не сразу попал. Сначала в другом мире хулиганил. А потом что-то случилось, цепь появилась — и тут оказался. Ох, буянил! Всех своими песнями и сказками достал. Потом, совсем недавно — лет сто назад — исчезать начал и успокоился. Теперь привратником служит.
— А вас кто? — несколько нетактично поинтересовалась я: любопытство оказалось сильнее приличий, а здравый смысл, упорно нашёптывающий, что всё это — грандиозная подстава — притих.
— Молодец, чтоб его, добрый, — скрежетнул камень. — Никак выбрать не мог: то ему коня потерять жалко, то жениться боязно. Разбил мечом, злодей, а обломками малявок на пеньке рядом пришибло. В платочках. А, между прочим, это не я виноват, а Солька-разбойник. Надпись — стёрлась она уже — его рук дело. Два года придумывал, да в кустах долбил в свободное от безобразий время. А потом в тех же кустах сидел и ржал, как конь, глядя, как богатыри репу перед его произведением чешут.