Опять любопытство оказалось сильнее инстинкта самосохранения.
Я послушно побежала в указанном направлении, путаясь в высокой влажной траве, намазалась и натёрлась рекомендованным, и замерла, в ожидании гейзера. Тот не заставил себя ждать.
А-а-а! Мама!!!
Меня спасло от позорного вопля только то, что всё уже закончилось.
Такое ощущение, что с меня только что сняли не только скальп, но и кожу. На голове прочно прописался камень из застывшей глины, а в эпидермис словно понатыкали иголок.
— Это что — месть за „Ритуалы убийства“? — прошипела я, падая на волчицу.
— Не дури, — расслабленно отмахнулась та, вольготно раскинувшись на зелёном, исходящем паром ковре. — Ещё часик — и тебя родная мама не узнает.
— Правильно, — злобное пыхтение давалось с трудом. — Она же не варёного рака лысого рожала.
— Вон там очень полезный мох растёт, — полностью игнорируя моё возмущение, слабо махнула кистью руки девушка.
— А куда его прикладывать? — продолжая кипеть, уточнила я.
— К голове дурной! — огрызнулась Мара. — А если по делу, то на лицо положи. Корнями вниз.
Я опасливо огляделась.
Некоторые эльфийки уже украсились подобным образом, и теперь возлежащий на их мордашках мох хищно шевелился.
Была не была…
Отважно добредя до подозрительной растительности, я мысленно попросила прощения у неё за такое кощунство и аккуратно взяла в руки мшистую лепёшку. Потом поглубже вдохнула, и, устроившись на траве положила её себе на лицо.
Поначалу ничего и не было. Лежит себе, и лежит. А потом гейзер активизировался.
Что со мной было!
Мелкие, почти прозрачные корешки мха проснулись и стремительно вросли в мою кожу.
От шока я даже заорать не додумалась.
А потом на смену панике пришла какая-то обречённая покорность: всё равно уже зелёная борода растёт. Хоть дышать не мешает.
Потом стало интересно.
Невесомая щекотка окутывала всё лицо и шею. Корешки не причиняли боли, они словно скользили под кожей, что-то выискивая, иногда задерживаясь на одном месте, а иногда перепрыгивая. Попутно моё тело проинформировало меня о том, что трава полностью оплела руки и ноги, а нахальный побег, типа шиповника, неторопливо ползает по моему животу.
Фиг с ними… так хорошо! Ещё бы земля плечи помассировала, чудо было бы полным.
„За массажем — в болото“ — донеслось от Мары.
„И тебя туда же“ — лениво подумала я.
По окончании всего этого безобразия мне же пришлось извиняться: я сама себе так понравилась, что была готова стерпеть ещё хоть сутки этого био-беспредела. Исчезли не только следы вчерашнего „психоанализа“, но и шрам на брови, появившийся в результате соприкосновения моей дурной головы с бордюром ещё лет восемнадцать назад. А кожа словно светилась изнутри… Вот только красной была моя физиономия! Благо, Мара заверила, что через час всё пройдёт.
Закончив с косметологией, я пошла к себе, где обнаружила изгнанного.
С выражением вселенского терпения на лице, оборотень восседал в кресле, окружённый ромашками и задумчиво обрывал белые лепестки. Пол вокруг ножек кресла и тускло блестевших сапог был буквально усыпан останками цветов.
Оставалось порадоваться тому, что к себе я пошла не в халате (точнее прозрачном пеньюаре, выданном по окончании экзекуции, по недоразумению именуемой у эльфов велнесом), а в родном охотничьем костюме. Между прочим, эльфийки так после всего и разгуливали. Ну, они-то и в мешке из-под картошки, наверное, принцессами выглядели. Сонная лень слетела в один миг. Ну и видок у меня, должно быть… — пронеслось в голове. Волосы мокрые, рожа красная, только зубной щётки в руке и перегара изо рта не хватает. А, наплевать. Всё равно ничего не светит.
— Гадаем? — я выжидательно уставилась на него, прикидывая, что ему понадобилось. — Не верь слухам, что бы ни выпало, всё равно к чёрту пошлёт.
— Это как? — с любопытством воззрился на меня Моррин. У меня даже покраснеть за свой неприглядный вид не удалось (куда уж больше?). Что к лучшему.
— А ты разве не знаешь? — я сорвала одну ромашку и тоже начала обрывать лепестки. — Любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт…
Прозвучало это, кстати, на редкость идиотически, с переходом на эльфийский вначале. Понимаю эстета-Зариэля. ТАК в любви признаваться можно только потомственной клоунессе, лишённой от рождения чувства юмора.