За последний месяц изнурительных долгих пробежек и, частенько случающихся по её вине, лишений ужина всей их десятки, её круглый животик стал меньше вполовину. Однако, кличка «Пузан» прикипела к ней намертво и, злясь на неё, парни по привычке угрожали её бедному бывшему пухлому пузику.
Мимо Филиппы, обгоняя её, тяжело дыша, протопал Ушастик.
— Давай, Фил! Немного осталось. Поднажми! Солнце уже почти коснулось земли, — прохрипел он, подбадривая.
Когда они втроём лежали в санитарной палатке, Филиппа, как самая легко отделавшаяся, поневоле стала сиделкой для двух лежачих парней. Сама она, после двадцати ударов, несмотря на сильные боли, смогла подниматься и самостоятельно передвигаться сразу, а вот Ушастик и его друг, после пятидесяти палок, смогли дойти до ведра без посторонней помощи только к вечеру следующего дня. Филиппа, недовольно бурчала и возмущалась себе под нос, но помогала несчастным передвигаться, подставляя свою спину и осторожно придерживая их за бока.
Жалостливая девушка по первой их просьбе терпеливо подавала стонущим и ноющим парням воду, укрывала их, или, наоборот, убирала одеяло. В первый, самый тяжёлый и болезненный день для всей троицы, когда в их палатку приносили еду, она даже кормила обоих, почти не реагируя на их ругань или жалобы, когда от неловких движений парни испытывали особо сильные вспышки боли. А утром второго дня Филиппа, пытаясь не думать о том, что перед ней мужские зады, до прихода лекаря старательно отмочила и сняла присохшую ткань с ран обоих парней. Они дико боялись, что этот живодёр просто, не церемонясь, сорвёт с их многострадальных ягодиц прилипшие тряпки, а это дико больно.
Понемногу парни прониклись искренним участием Филиппы и оценили её бескорыстную помощь.
— А ты ничего так, — к вечеру последнего дня в санитарной палатке признал Ушастый. — Тебя как зовут, Пузан?
— Филипп… — девушка вовремя проглотила последнюю букву. — А тебя, ушастик?
— Тиль. А моего друга Барт. И оставь уже в покое мои уши, — недовольно скривился парень.
— Ладно, ладно! Не обижайся. Очень даже милые уши, зато, такие, точно, у тебя одного. Парни, а вы видели, что там, снаружи, делается? Я сквозь щель в пологе наблюдала, как вчера вечером все призванные, обессиленные, чуть ли не ползком забирались в свои палатки. Что с ними, бедненькими, целый день делали? А завтра утром нас с вами уже погонят из санитарной палатки и нам придётся со всеми остальными… — Филиппа встревоженно заговорила о том, что её очень сильно волновало.
— Точно! Забыл рассказать! Я в первую ночь просыпался от каждого движения, из-за боли, и подслушал разговор снаружи. Два голоса обсуждали планы на счёт нас всех. По-моему, я не уверен, это ашварси и туг разговаривали, — присоединился к разговору Барт.
— Да ты что?! И что? — хором спросили Филиппа и Тиль.
— Я так понял, что нас будут сильно гонять два месяца. Они именно такое слово говорили: «гонять». А потом, будет предварительное распределение — что-то типа проверки каждого. Я слышал, лучшие попадут в конницу, середнячки — в пехоту и оружейники, а самые отстающие, хромые там, косые и слабые — в палаточники.
Барт помолчал и весомо добавил:
— Они ещё сказали, что на распределение попадут те, которые выживут за эти два месяца.
Филиппа вспомнила, как тогда её пробрал мороз от мрачного тона Барта. А сегодня, она усилием воли передвигала неподъёмные ноги и думала, что упасть и умереть, лёжа, вон на той зелёненькой и мягонькой травке, точно, было бы легче.
Парни из её десятки, в полном составе, сидя прямо на земле, как на угольях, ждали Филиппу у самых ворот, напряжённо следя за солнечным диском, который медленно опускался всё ниже и ниже, исчезая за далёкими холмами, густо покрытыми вековым лесом.
Окружающий мир был полон звуков и запахов, природа вокруг жила своей жизнью, ей было безразлично, что по дороге медленно переставляет тяжёлые ноги жалкий человечек, в наивных мечтах своих полагая, что это он бежит.
Встряхнув очередной раз головой, смахивая с лица щекотные капли пота, потому, что руки у неё уже тоже не поднимались, девушка издалека заметила встречающую её десятку, и это, странным образом, придало ей сил на последний рывок.
Филиппа ввалилась в ворота тренировочного лагеря и упала без сил на утоптанную землю, буквально, с последним солнечным лучом.
— Засчитано! — отрывисто рявкнул, огласив своё решение суровый наставник, и вся сборная десятка облегчённо выдохнула.