Жители империи знали, что глиняную метку призванного в семью всегда приносят накануне, чтобы родные и юноша могли попрощается. И ничего не поделаешь… В случае побега или укрытия призванного вся его семья, включая самых дальних родственников, даже дети, подлежит немедленной казни.
Глава 2
Отец, сгорбившись, медленно пошаркал в дом. Мужчина шёл молча, он, словно, разом постарел на несколько лет. За ним, одна за другой, потянулись домашние. Воющие женщины по пути несколько раз останавливались, хватаясь, то за голову, то за сердце и поднимая плач до режущего небо крика, и снова следовали за ним. Любопытные зеваки у ворот медленно разбрелись по свои делам, разнося печальные вести об очередном призванном по знакомым.
Вскоре Филипп остался во дворе совсем один. О нём, главном виновнике событий, в своём горе, все странно забыли.
«Ушли… Горюют… а меня будто не видят! Все думают только о себе! А ведь это меня, меня, меня отдают в военное рабство и на убой!» — закричал он мысленно, а затем обречённо вздохнул, — «Это конец!».
Новость о призыве ядом отравляла Филиппу внутренности. В груди пекло так, что на глаза сами наворачивались слёзы. «Как же так? Почему именно я? За что? Мина беременна… Я только собирался отцу сказать, что хочу на ней жениться. Что теперь с ней будет?» — вопросы без ответов сверлили мозг.
Идти в дом, где его оплакивают, словно, он уже покойник, парню не хотелось. Оглянувшись вокруг и никого не заметив, он метнулся к забору и перемахнул через него. За старым сараем, на заднем дворе соседей, его уже ждала зарёванная любимая.
— Мина!
— Филипп! Что теперь с нами будет? Как же я, Филипп? Отец меня палками насмерть забьёт или живьём закопает, когда узнает, что я до свадьбы ребёнка нагуляла! Убьёт, я точно знаю, чтобы остальных дочерей от позора спасти, — в ужасе зажимая рот руками, девушка снова разрыдалась на груди любимого.
Филипп судорожно искал выход и не находил его… В душу холодной змеёй вползала безнадёжность. Призыв разрушал не только его жизнь. Погибнет Мина, их ребёнок… Перенесут ли горе родители и безумно любящая, вынянчившая его тётка?
В это время, в его родном доме тоже растекалась по комнатам, заползая в каждую щель, рвущая душу безысходность.
Тётка, тяжело осев на ближайшую к двери лавку, уронила голову на руки и качалась всем телом из стороны в сторону в молчаливом, и от того страшном, плаче. Лавка ритмично поскрипывала под ней, добавляя тоски.
Отец по-прежнему с силой мял в руке метку, иногда снова тупо рассматривая её. В сердце мужчины будто со спины кол вбили, который теперь мешал ему нормально дышать. «Сыночек мой, единственный!» — мужчине казалось, что он не вынесет боли расставания с единственным сыном, зная, что тот уходит навсегда.
Сёстры Филиппы тихо плакали, пристроившись кто-где.
Мать тяжело дышала, она никак не могла поверить и смириться с расставанием навсегда со своим дорогим мальчиком. Женщина наткнулась мечущимся взглядом, на вернувшуюся к столу, чтобы перебирать крупу, Филиппу. До прихода вестников из управы девушка, как обычно, занималась этой работой и сейчас бессознательно вернулась на то же место, и её руки сами занялись тем же делом.
— Крупу перебираешь, корова?! Жрать собираешься, свинья?! Всё никак не налопаешься, прорва?! — отчаяние бедной женщины непостижимым образом преобразовалось в гнев против своей самой младшей дочери.
Филиппа, словно обжегшись, отдёрнула руки от зёрен и спрятала их под старый заштопанный фартук. Девушка молчала. Она давно привыкла молчать на все придирки к ней и ругательства. Что ж, если так вышло, что она, Филиппа, самая младшая из детей, поскольку родилась через час после брата и после этого, их мать больше никогда не была в положении. На неё часто валились все шишки.
Когда второй ребёнок полузадохнулся в чреве, повитуха едва не признала его мёртвым и не бросила в корзину к последу, чтобы потом закопать в саду. Но девочка вдохнула и еле слышно коротко вскрикнула, этим, сама того не ведая, спасая себе жизнь.
С самого своего первого мгновения в этом мире Филиппа ходила по краю между жизнью и смертью, оказавшись очень слабой здоровьем. Без надлежащего ухода и из-за плохого питания она постоянно болела. Мать однажды сказала, что её самая младшая дочь выжила и выросла не иначе, как только по счастливой прихоти судьбы.
Испытывая постоянный голод в раннем детстве, став старше, и получив возможность самой брать еду, Филиппа старалась съесть всё, что могла, про запас. Это желание было сильнее её. Пока остальные дети носились на улице, забавляясь подвижными играми, Филиппа сиднем сидела дома, то по причине болезни, то из-за работы, которую ей поручали мать и тётка, а чаще, чтобы избежать издевательств старших детей, которые с детской жестокостью шутили над её полнотой. Сёстры и брат делали это совершенно безнаказанно, поскольку, как самая маленькая и слабая, Филиппа не могла постоять за себя, а взрослые никогда за неё не заступались.