Запах! Запах не ее. Пахло чем-то цветочно-травянистым, приятным, но...
Любой счастливо-женатый мужчина в такие моменты понимает: «Штирлиц как никогда близок к провалу». Внутри срабатывает предохранитель. Не открывая глаз, быстро убираю руки с чужой (очевидно) мягкой груди. И только потом осторожно размыкаю веки. Медленно, проверяя диспозицию.
Та-ак. Грудь женская. Две штуки. В наличии. Едва прикрытая рубахой.
Женщина, стыдливо румяная, незнакомая, полная. Одна штука. Сидит рядом на кушетке, а точнее уже навалилась сверху. Дышит прерывисто. Глаза закрыты. Обнимает крупными белыми руками.
Журналисты — камеры — телефоны — свидетели? Отсутствуют. Мы в комнате вдвоем. Посторонних нет. Чуть выдыхаю, расслабляюсь. И чувствую, как слегка шевелятся уши на голове. Те самые, кошачьи.
— Да вашу-машу. — Я думал, это всего лишь сон. Шарахнуло чем-то не слабо, а может машина сбила? Вот и привиделось. Всякое. А выходит всё взаправду? И хвост, и сани, и жук этот полупрозрачный, размером с бегемота. И парни погибли...
А я почему выжил? Чтобы кого-то рядом задело, а меня пронесло — такого не припомню. Неужели повезло? Впервые в жизни?
— Гражданочка! — Тыкаю незнакомую женщину когтем в плечо. Ее почти оголенная грудь нервирует и отвлекает: взгляд так и норовит скользнуть в декольте. — Женщина! Простите великодушно, не могли бы вы с меня слезть? Дышать нечем!
— А? — Она открывает глаза. Смотрит растеряно, будто спросонья. Она что же, спала? Даже обидно стало. Я тут, понимаешь, с внезапной лаской приставал, а меня запросто проигнорировали. — Очнулся?
-Я-то да, а вот вы... — Договорить не успел. В комнату вошла еще одна женщина. Немолодая, высокая, худощавая. В темном старомодном платье в пол, с идеально прямой спиной. Резким движением она вдруг схватила мокрое полотенце с тазика и ка-ак начала лупить им ту, что на меня навалилась.
— Я кому говорила так не делать! Машка! Опять за старое! Я тебя когда-нибудь выпорю! Дождешься у меня!
— Светлана Васильевна, простите! Не сдержалась.
— Ах, не сдержалась она! — Полотенце так и мелькало в руке. Брызги летели в разные стороны.
— Такой маленький, такой слабенький. — Пышка в очередной раз увернулась от удара и отпрянула в сторону, поближе к двери, поправляя рубаху на груди. — Говорят им человечье тепло помогает! Вот вам крест, не врут! Видите, очнулся сразу!
Бочком, бочком, она норовила пробраться к выходу. Кажется, ее план удался. Та, что назвали «Светланой Васильевной» отвлеклась и повернулась в мою сторону.
— Очнулся?
Удивительно, но мне она улыбнулась, причем довольно дружелюбно. Я почувствовал, как расслабляются плечи, да и хвост перестал мелко дрожать. Даже не заметил, что сжался в комок, пока шли женские разборки. Не хотелось бы мокрым полотенцем под горячую руку по мордасам получить, не разобравшись даже: «за что». И так досталось.
— Как себя чувствуешь? — Спросила женщина с полотенцем и тут же слегка нахмурилась. — Возможно ты меня не понимаешь...
— Почему же? Прекрасно понимаю. — Я проговорил и откашлялся. Какой голос звонкий! Ну точно, словно девичий. Тяжело мне тут будет с таким. — Меня зовут Игорь. — Поспешил представиться. И зачем-то добавил. — Веселов.
— Светлана Васильевна. Логинова. — Она убрала со лба сбившиеся пряди из гладкой прически, кивнула и решительно кинула полотенце обратно в таз. Отерла мокрые руки. Правую протянула для рукопожатия, но замерла в воздухе. Будто передумала на полпути. — Извини. За это. — Обвела глазами комнату: брызги, пухлую Машку в углу в нелепой позе, пытающуюся казаться незаметной. Я проследил траекторию ее взгляда: комната с минимумом мебели, кровать, стол, таз с водой, бинты, едкий запах лекарств.
Лечебница в усадьбе Логиновой, понятно.
— Да я уже в порядке. — Попытался приподняться на локтях, чтобы ответить на рукопожатие и охнул.
Осознал сразу две вещи. Первое: туловище мое крепко-накрепко перевязано бинтами, от шеи до поясницы. И второе: видимо не просто так. Ребра ныли, хотя боль даже близко не сравнится с теми ощущениями, что я испытал, когда валялся беззащитный на снегу. А между нами прыгала та тварь, пробуя на вкус и поедая людей, будто ребенок сладости, закрытый в кондитерской лавке.
— Вижу-вижу. — Светлана Васильевна не удержалась от улыбки. — Значит язык наш знаешь. Грамоту? Счет?
— Наверное. — Я бы не был так уверен. Но раз говорят по-русски, то и пишут по-русски, разве нет? И считают по-нашенски, как же иначе? Моя неопределенность женщину удивила, и я поспешил добавить, зачем-то оправдываясь. — Голова болит. Ударился. Соображаю плохо.