— Отгул за прогул?
— Ну, типа того, придумаем.
— Слушай, Верига, достал ты с такими приколами!
— Вот и хорошо, — говорю спокойно. — Я увольняюсь.
— Как?
— По собственному.
— Не понял?
— Знаешь, достало все. Надоело. Вся эта работа, документы, тетки эти злостные. Хочется отдохнуть с годик, все забыть. А потом можно и по новой.
— А на что ты жить этот год собрался? — удивляется Лапоть.
— А спасибо тебе. Я же что надо подписал, теперь деньги есть.
— Не понял?
— А что тут понимать. Артемка надоумил в твое отсутствие подписать бумажку. Ты же в курсе?
— Какую бумажку, — спрашивает Лапоть не своим голосом.
— Как какую? — начинаю нервничать я. — Такую. Не помню какую. Ты же в курсе.
— Да нихрена я не в курсе! — взрывается Лапоть.
— Что?
— Не знаю я ни про какие подписи. Рассказывай, Верига. Только рассказывай очень подробно.
И я рассказываю. Подробно, не упуская даже незначительных деталей. Когда заканчиваю, Лапоть смотрит неодобрительно, потирает подбородок. Он серьезно обеспокоен.
— Что, все так плохо? — спрашиваю я.
Лапоть открывает окно, закуривает. На моей памяти, первый раз в кабинете. Я хожу из стороны в сторону. Страх перед неизвестным
— Обхитрили все-таки, суки! — говорит Лапоть с досадой в голосе.
— Кто?
— Вот, кто! Эти уроды сверху. Подходили, просили посодействовать. Я их послал. Нашли все-таки лазейку, годы!
— И что делать? — спрашиваю я.
— Тебе — бежать. Далеко и надолго. Все деньги у тебя?
— Да?
— Нужно их перекинуть.
— Уже сделал!
— Хорошо. А теперь просто не появляйся в администрации. Я тут что-нибудь придумаю. А ты должен исчезнуть…
— Хорошо. Но что делать с деньгами?
— Это уже ты сам решай, — говорит Лапоть безразлично.
— Умываешь руки?
— Все, давай займемся делами…
Сижу в кабинете. Что-то делать, настроения нет. Да, и что делать? После такого обычно образуются другие дела. В прокуратуре. Как хитро меня провел Артем. Сослался на Лаптя, и все. А я повелся. Очень хотел понравиться Кире, уехать вместе в теплые края. А сейчас появляется реальная опасность уехать. Только уже туда, где вечные морозы, и нужно валить лес.
— Здравствуйте! — отрывает от размышлений чей-то голос.
На пороге стоит старик: седой, лицо во всех направлениях прорезают морщины, слегка сгорбленный, просто одетый. Но, вместе с тем, сразу видно, что глаза добрые.
— Проходите, присаживайтесь! — говорю я дежурным тоном.
— Вы — Натисков?
— Нет, он ушел по жалобам, сегодня уже не будет.
— Может быть, вы мне поможете?
Мне бы кто помог! Сделал так, чтобы все вернулось. Чтобы я никогда не встретился с Серегой. Чтобы вернулась простая жизнь: без мыслей, переживаний. Пусть анабиоз, но не убийство, не ненависть.
— Я вряд ли что-то смогу. У нас с Натисковым разные сферы.
— Но, может быть, послушаете?
А почему бы и нет? Что терять? Можно и послушать. Может быть, старику станет легче.
— Я слушаю?
— У меня вот такой вопрос, — начинает старик. — Я всю жизнь проработал на мехзаводе, значит. Сюда приехал из Самары еще в юности. Попал по распределению, и так и остался. Жили мы тогда в бараках, значит. Я женился, нам дали квартиру. Жена обманула, квартиру забрала. Я, значит, жил все время в рабочем общежитии. Потом вышел на пенсию, из общежития пришлось съехать.
Я слушаю молча, не перебиваю, не выясняю подробностей. Таких историй множество. Люди всю жизнь отдали работе, а теперь оказываются ненужными. За время работы Натисков успел рассказать множество таких историй. Грустный, печальный, но безумно жизненных. И, чаще всего, мы не можем помочь…
— А мать у меня была. Все хотела в квартиру. Мы в очереди стояли, значит. Она все надеялась, ждала. А под конец, видать, почувствовала, что недолго осталась, все в деревню рвалась. Сидит, значит, перед окном целый день, ждет, что приедут за ней, увезут в деревню. Так и померла.
Вечером это было. Я на кухне ей кашу делал манную, она у окна. И вдруг как закричи: «Едут, едут!». Я прибегаю, спрашиваю что случилось? А она смотрит в окно и кричит. Я успокаиваю, глажу ее… Так и померла через несколько минут. Только в глаза смотрит, да показывает, мол, беги, дверь открывай.
Старик говорит монотонно. Но на сердце становится тяжело. Жалко человека, но ничего не сделать.
— Договорился со стариком одним, он раньше на пенсию, значит, вышел, — продолжает старик. — Я стал у него жить, помогал по хозяйству, ухаживал за ним. Он одинокий был, немощный почти. Вот и умер, значит. Только схоронил, объявляется сын его. Он в другом городе живет, значит. Все, говорит, квартира моя, выезжай, мол, я ее продам. А куда деваться, я выехал. К родственникам, жил у них какое-то время.