— Если ты позволишь расширить сравнение с рекой, то в каждом потоке водятся рыбы, — продолжает главный. — Они живут рекой. Рыбы бывают крупными и не очень. От этого зависит, сколько они пожирают. И кого. Понимаешь, о чем я?
Тут бы и идиот давно все понял, не только я. Видно, у главного страсть к ведению длинных нудных разговоров, и он, в качестве пытки, опробует метод на мне. Что ж, нужно сказать — действует. Нагнетает определенных саспенс. Но, если бы дело не касалось меня, я б, наверно, уснул через минуту.
— Да.
— Так вот, малек позарился на кусок, что не то что проглотить, но и надкусить проблемно. Поэтому появляемся мы. Так будет всегда. Это порядок.
А они не задумывались, что помимо рыб, существуют рыбаки, всевозможные наживки и сети. В том числе, в качестве наживки может выступать маленькая рыбка. Да я и сам об этом не задумываюсь. Все, пусть теперь мир движется самостоятельно. Со смертью Сереги что-то меняется во мне, кончается, разбившись на осколки. Хоть здесь, но отомстил смелый бандит. Но плевать на последствия, страдания, потоки и рыб в мутной воде.
— Дайте… мне шанс, — говорю тихо, с безысходностью в голосе.
— Мы здесь именно для этого, Вова, — отвечает главный. — Правда, ведь?
Сом скалится. Ему нравиться видеть слабость.
— Короче, — говорит главный, интонация с сочувствующей меняется на металлическую. — У тебя две недели. Вернешь нам все. Сверх того, что ты скрысятничал брать не будем, радуйся.
— Но я не найду столько денег! — подыгрываю я. — Нужно больше времени.
Сом бьет по голове. Не сильно, так, для профилактики.
— Найдешь, Вова, — уверенно говорит главный. — Иначе тебя найдем мы. Где бы ты ни спрятался. А когда найдем…
Главный проводит большим пальцем по шее, как отчеркивает. Я вижу, что не блефует. Может быть, в расход не пустят, но лучше от этого не будет. Придется узнать все прелести рабства в двадцать первом веке.
— Мы друг друга поняли? — спрашивает главный.
— Да.
— Сом, развязывай нашего друга!
Бандиты уходят, я остаюсь один. Руки ноют, лицо отзывается болью. Но теперь на все это плевать. Я тяжело поднимаюсь, выхожу из подвала. Это заброшенно здание на окраине.
Ориентируюсь на местности, принимаю направление в сторону дома. Все рассыпается окончательно. Ничего не остается. Сквозь пальцы, как песок, утекает сама жизнь.
Когда ты обречен — обретаешь определенность. Нет, не свободу. Но, если рассуждать глубже, свободы у тебя не было изначально, с момента, когда начался бег карусели. Когда запрыгнул на нее с горящими от предвкушения глазами. А сейчас хочется блевать от долгого бессмысленного кружения.
Но теперь я точно знаю, сколько осталось жить. Ровно две недели. Карусель остановилась, осталось дойти на нетвердых ногах до конца ограждения, и, наконец, выйти из парка. Потому что денег на еще один билет нет.
Да, какой, к черту, парк? Все заканчивает, но нет сожалений. Нет желания что-то делать, почти притупился инстинкт самосохранения. Остается лишь спокойно встретить смерть.
В детстве я всегда удивлялся, когда видел сцены средневековой казни в фильмах. Почему заключенные не бегут? Почему покорно кладут голову на плаху? Ведь можно же попытаться вырваться, прорваться сквозь охрану, и оказаться на свободе. Среди бескрайних полей, под ярким небом.
Теперь понимаю их состояние. Куда бежать? От этого не вырвешься, не убежишь. Единственная свобода, которой ты располагаешь — покорно положить голову на плаху…
Раздается звонок. В какой-то момент я не понимаю, что делать. Близость, отчетливость смерти словно вырывает из объятий жизни. Но наваждение проходит, реальность вновь становится четкой и резкой, я беру трубку:
— Да?
— Что хотели эти клоуны? — спрашивает трубка голосом Ильи.
— Я тоже рад тебя слышать, Илья!
Абсолютно нет вопросов. Откуда он знает, почему звонит? Один хрен.
— Я серьезно, Владимир!
— Хотят, чтобы я вернул то, что скрысятничал.
— Иди в парк, к «Орбите». Я сейчас подъеду.
Ну, вот, не успел слезть с карусели, как жизнь снова гонит обратно. Словно кто-то наверху позволил в щелочку в двери посмотреть, как выглядит освобождение, и повернул ключ, отрезая от выхода.
Но ноги ведут в парк. Я сажусь на одну из лавочек в центре. Жду. Через пять минут появляется Илья. Жмет руку, присаживается рядом. Закуривает.
— Короче, Владимир, не бойся ничего, — говорит спокойно.
— В смысле? — включаю я дурачка.
— Это залетные придурки. Артемчик, как бабки получил, пошел в разнос, а всех собак на тебя свесил. Вот на него те клоуны и вышли. Потрясли, надавили, про тебя узнали. Артем в это время ушел. Он тебя с самого начала подставлял.