С девчонками разберусь позже. С пристрастием. Есть среди них пара феерических стерв, что требуют большой порции преподавательского гнева. Сейчас раз за разом перечитывают конспект, не понимая содержания. Боятся. А я предупреждал, просил вести себя попроще. Не вняли. Ничего…
Начинается непосредственно экзамен. Первый пошел. Рассказывает что-то невнятное. Задаю вопросы, направляю. Нет, отклика либо нет, либо замедлен. Не сдал. Следующий. Не сдал. Настроение в зале заметно падает. Следующий. Добродушный парень, Серегой зовут. Глуповатый, простоватый, но приятный. В эту компанию попал случайно. Не мог я откровенно тянуть его при свидетелях.
В ночь перед прошлым экзаменом Серега подрался, потом напился. Не подготовился. Пришлось, скрипя сердцем, не принять. Не люблю обламывать хороших людей. Но Серега воспринял спокойно, без качания прав, злых взглядов и подобного. Достойно воспринял. Поэтому сейчас не знает проблем. Что-то рассказывает — я толком не прислушиваюсь. Лишь иногда задаю нарочито простые вопросы. И, в итоге, вместо тройки ставлю четыре.
Следом проходит еще два парня. Один попал, другой — нет. Жизнь — суровая штука. Эта банальность как нельзя лучше передает сухую, сдерживаемую ненависть, сигареты одна за другой, нервную езду и ссору с близкими. Все из-за препода. Из-за меня.
Только я думаю иначе. Каждый сам решает, как поступать. Делает шаг — тот или иной. И, занося ногу, примерно представляет, куда ступит. Не моя вина, что под подошвой оказалось дерьмо. Смотри под ноги, не отвлекайся. Не я подкладывал, не я делал. Все, вопрос снят. Это цепь последовательных звеньев, причин, влекущих последствия. Я здесь — не проводник, а так, одна из полос со стрелкой, расположенных на камне у распутья. Направо пойдешь — пропадешь, налево пойдешь — пропадешь, прямо пойдешь — пропадешь. Только так. И назад пути нет.
Жизнь трудна, но к счастью коротка…
А теперь пошли студентки. Я слегка расслабляюсь, запускаю игру на ноутбуке. Но слежу, чтобы не списывали. По ходу вычисляю одну: сидит, закрылась сумкой, но с возвышения кафедры видно, как усердно переписывает содержимое небольшого клочка бумаги.
— Марина, что там у вас? — спрашиваю.
Девушка пугается, прячет листок под стол, зажимает между ног, очень даже красивых, в прозрачных колготках. Я искренне благодарен создателям парты, что сделали ее фронтальную часть не сплошной, а оставили небольшую открытую полосу, через которую очень удобно видеть, что твориться под партой. Да и просто можно многое видеть.
— Где? — спрашивает Марина.
— Под столом. Я видел шпаргалку. Доставайте, и кладите на стол.
— Там ничего нет, Владимир Ярославович…
Да, конечно, что же там может быть?
— Марина, вы кого обмануть хотите?
Невинно хлопает глазками, говорит:
— Никого, Владимир Ярославович! Я не списывала!
Подхожу, прошу подняться. Шпаргалка падает.
— Я говорил про шпаргалки, Марина? — спрашиваю. — Может, вам еще про вранье рассказать?
Понимаю, что разговор бесполезен. Не дойдет до Марины, что так поступать нельзя. И до сверстников ее не дойдет. Зачем идти сложным, но правильным путем, когда есть путь проще. Надо только немного ужать совесть, и не заметить. Нет, даже во многих случаях и ужимать ничего не надо. Ведь так делают все. А значит — не зазорно повторить.
Да, мне плевать. Пусть, если хотят так жить. Только у меня за это их ждет наказание. Плевать, что никто ничего не вынесет, не поймет. Пусть это будет строгостью закона моих лекций. Без пояснений, чтения нотаций и тщетных увещеваний. Просто сейчас Марина уйдет за дверь. И увидимся мы не скоро. Ее не отчислят — нет. Но походит она ко мне порядочно. Ибо лучше не надо…
Марина уходит. Оставшиеся — семь студенток — еще сильнее затихают. Им сейчас хочется оказаться подальше отсюда. Нервничают, ерзают, что-то пишут. Проходит полчаса, вызываю первую. Слушаю, задаю вопросы. Эта не безнадежна. Рисую тройку, отпускаю. Не люблю ставить тройки, но этой больше и не надо.
Следом еще две. Проходят легко. Что-то спрашиваю для порядка. Отпускаю с четверками. Осталось всего ничего. А потом можно куда-нибудь сходить. Или остаться здесь, поговорить с Другиным. Или с Жилиным. Можно встретиться с Сашей. Я обещал зайти.
Остаются самые трудные. Правда, красивые, но это не спасает. Слушать откровенно чушь, даже если она исходит от красивой девушки — удовольствие не из приятных. Тем более знаешь, что каждая из них тебя тихо ненавидит.
Подходит Юля Серова, садиться. Называет номер билета, спрашивает, можно ли начать. Юля — эффектная брюнетка, высокая, с длинными, стройными ногами, развитой грудью и гипертрофированной стервозностью. Я смотрю на пухлые, такие сладкие губы, что несут откровенную слабую чушь. Смотрю в глаза, серая глубина которых полна ненавистью ко мне. Чувствую, как напрягается пространство между нами, как Юля не любит унижаться перед мужчиной. А что поделать? Работа у меня такая. Задаю вопросы, слушаю невнятные ответы. Теперь Юля что-то мелет с таким выражением на лице, словно дает понять, что никогда мне не даст. Что ж, и такое бывает. Я не сильно расстроен, хотя и завалил бы ее с удовольствием.