Это система, в которой что-то решают только те, что сидят у верха. Да и то, решают локально, мелко. В основном, как бы ни пропасть, а еще лучше, что-нибудь получить. Планируются мероприятия, декларируются цели, благородные, нужные стране. А итог — унылое говно по факту, и бравурные отчеты.
Это как две разные реальности. Две прямые, идущие параллельно. Сон во сне. Все, что мы видим — лишь положительные подкрепления деятельности, нашей эффективности. А если посмотреть, что происходить в реальности, что происходит в стране… Лучше не смотреть…
С 10.00 до 11.30 будет прием. Мне нужно успеть подготовиться, перебраться в 17 кабинет, где так же принимает коллега, помощник главы. А пока есть время, захожу в интернет, просматриваю новостные ленты и любимые блоги. Составляю короткий пост в своем. Для проформы, чтобы не забывали.
Спускаюсь в 17 кабинет. По пути здороваюсь с «нашими». Это как отдельная каста, привилегированное сословие, белая кость. А вот так здороваться, манерно пожимая руку, либо чуть кивая головой — особый знак, такое выражение радости, что ты не в жопе, а принадлежишь к элите города, находишься близко к кормушке. Поэтому я лакейски здороваюсь с вышестоящими, и сухо — с теми, кто ниже. Здесь царит иерархия, и даже когда говорят, что мы одна команда, подразумевают, что есть те, кто входит во внутренний круг. Это так. А пытаться ли лезть наверх, не знаю? Я не стараюсь, ничего не делаю. Нет, я не против лишнего бабла и дополнительной власти, но как-то не тянет туда. Может, потому что я неудачник? Все равно ничего не получится, зачем пробовать?
В кабинете уже работает Натисков. Большой, бородатый, свирепый с виду, но добрый и отзывчивый по сути. Циник, как и многие из нас, но проблемы народа решает с энергией, которой завидую.
— Доброе утро, — говорит.
— Доброе утро, — отвечаю.
Натисков зарывается в бумаги, кому-то звонит. Я сажусь за стол, включаю компьютер, запускаю простенькую игру. До приема 15 минут.
К нам ходят многие: от действительно обделенных, до мошенников и юродивых разных мастей. Когда я был студентом, обычным гражданином, не мог и подумать, что можно обращаться в администрацию по такому широкому кругу вопросов, не задумываясь, можно ли реально здесь данные вопросы решить. А люди не стесняются, приходят, просят, требуют.
И это хорошо, если человек в трезвом уме. Но часто приходят люди, с которыми разговариваешь, и постепенно понимаешь, что человек невменяем. Исподволь, неспешно надвигается какое-то странное состояние, словно удушье. Словно стены кабинета сходятся, оставляя все меньше пространства для дыхания, жизни. Ты смотришь, что-то пытаешься объяснить, но понимаешь, что будто втягиваешься в темные глубины, через огонь ненормальных, словно выставленных из жизни глаз. И еще одни шаг — все, обратного пути не будет.
С такими я общаюсь недолго, стараюсь уходить. И именно про них мы с Натисковым говорим до начала приема.
— Вчера в приемную такая тетка приходила, — говорит Натисков. — Здоровая, глаза дикие. Говорит, вы знаете, что людям нужна помощь? Я говорю, что конечно знаю, только за каких людей она хлопочет? И представляете, Владим Славыч, она тычет пальцем вверх, и говорит: «Они там! Их уже несколько тысяч. Надо спасать!».
— Да… — только и отвечаю я.
— И, вот я ей и говорю, что не знаю, как им помочь. У нас лесенки такой нет, чтобы всех оттуда вытащить. А потом, между делом, спрашиваю, не обращалась ли она в компетентные органы? Вопрос то ведь серьезный. И, представляете, она говорит, что обращалась, но ее послали… сюда! Там ребята приколоться решили.
— Да, ха-ха! И чем все закончилось?
— Сказал, чтобы писала через общий отдел.
— Откуда они такие берутся? — спрашиваю. — И как человек может сойти с ума и не заметить?
А сам думаю, что может быть это мы с Натисковым и все остальные сошли с ума, и не заметили. Все, поголовно, и уже давно. Так давно, что перестаем замечать.
— Это еще что, — говорит Натисков. — Вот я когда работал в госконтроле, там такие кадры попадались, всем нынешним фору дадут. Вот, например мужик, бывший летчик. Приезжайте, говорит, у меня по всему дому летают зеленые пилоты, спать не дают, достали совсем. Мы приезжаем, осматриваем квартиру. Естественно, ничего нет. А мужик говорит, они, гады, при людях не летают, прячутся.