20 копеек мои. Отлично!
Отлично-то отлично, да только тут не просто неслыханный жест бескорыстия. Я уже не на обслуге, а у Толика, я думаю, по этому случаю были большие планы. Планы рухнули. Но я в игре. 20 копеек, чуть выждать и…
Со ступенек за нами наблюдала Перепёлкина, я заметил ее, когда она тянула ручку тяжелой двери, чтоб опередив Толика, скрыться в школе. Она все видела и все поняла.
Закончились уроки. Класс быстро опустел. Я выгрузил из портфеля тетрадки, учебники и, не спеша, аккуратно, стал засовывать обратно, в первое отделение книжки, во второе все тетради, в третье дневник и всякую мелочевку. Тянул время. Сегодня особенно не хотелось догнать Перепёлкину.
От школы спустился в парк, постоял у кинотеатра. Киномеханик на табуретке снимал со стены старую афишу и пристраивал на ее место тяжелую, в раме, новую: синяя физиономия с кроваво-красными глазами – ФАНТОМАС.
На велосипеде катила грузная большая тетка, посмотрела в сторону киномеханика, тормознула педалями, ловко перекинула ногу через сиденье и багажник, застыла у клумбы, не отрывая взгляда, явно озадаченная и восхищенная. Тяжело задышала носом.
В наши дни тут бы эсмэску отправила или позвонила кому-то, чтоб освободиться от навалившегося груза тревоги и восторга.
Она захотела что-то спросить у киномеханика, облизала губы, что-то важное хотела, но выговорила только:
– Во сколько начало?
– Два сеанса: в семь и в девять, – важно ответил киномеханик и спрыгнул с табуретки. Афишу нарисовал он сам, и остался вполне доволен своим произведением.
И тетка смотрела во все глаза, хотелось поговорить еще, но киномеханик лениво подхватил табуретку, взглянул в последний раз на синюю рожу и направился к своей кинобудке. Я бы мог составить компанию тетке, но она не замечала меня, и так мы стояли совсем рядом и отдельно, она с велосипедом, я с портфелем.
И Фантомас едко, и сдержанно смялся над нами.
Из-за него упустил из виду девочек 10 «Б». Увидел их уже на выходе из парка, они там сразу расстались, одна свернула к дому за оградой, другая, Тая Гордиенко, направляясь в другую сторону. Неожиданно оглянулась. Мне показалось, посмотрела на меня.
Тетка с велосипедом и Фантомасом остаются в прошлом.
Я устремляюсь за Гордиенко, расстояние быстро сокращается, двадцать шагов, десять… ближе опасно, дышу часто, сохнет во рту.
Она всегда ходила в гольфах.
Гольфы или белые, или желтые.
Сегодня белые.
Широкая резинка сжимает подколенную впадину, и выпуклые тугие икры в ослепительно-белом сильно контрастируют с коричневым темным оттенком этой самой впадины. Их две. Впадины. Они живые, движутся впереди.
У первого переулка свернула, и здесь ее подхватил Виталик на «ИЖ – Ю 2». Гордиенко прыгает на заднее сиденье, обхватывает Виталика, тот газует на нейтральной, щелкает передачей, и они уносятся прочь, надолго вытеснив все звуки и запахи почти наступившего уже лета.
Звякнул сзади звонок, я отпрянул в сторону, тетка на велосипеде протарахтела мимо.
Я стал спускаться к Узловке, на мосту замаячила знакомая фигурка с длинной спиной.
Мимо не пройти. Она смотрела и с испугом и с вызовом. Молчала. Потом кивнула в сторону заводи у берега:
– Там плотвички, смотри сколько!
– Вода здесь застаивается, прогревается, вот они и толкутся.
– Они играют.
И вдруг ухватила мой локоть и потянула к себе, зашептала:
– Ты кабардинцу не поддавайся, он умеет хорохориться, но это только свиду. Не играй больше. А?
Я оторопел и безвольно шагнул к ней, она вторую свою руку опустила на мой затылок, провела мягкой ладошкой.
Я поднял глаза.
Испуганная и вместе надменная улыбка ползла по ее тонким губам, и она наклонялась ко мне. Я отпрянул. Она порывисто шагнула вперед. Я, безуспешно стараясь выдернуть локоть, другой рукой со всего маху залепил ладонью куда-то по ее тонкой шее.
–А! – она оставила меня, отвернулась, руки повисли, смотрела вниз, на бугорок волны.
И вдруг.
– А-а-а-а, – прыгнула с моста.
Портфель ее остался у моих ног, рядом с моим.
Поток подхватил легкую добычу, потащил неторопливо. Еще не лето, зной впереди, а сейчас Узловка и быстрая, и полная. Голова то скрывалась, то выныривала. Перепелкина отчаянно колотила руками, не сдавалась, и, подплывая к торчащему валуну посреди русла, сумела, скользнув ногами, и царапая живот и грудь, ухватиться пальцами за скользкий выступ. Словно темная водоросль, фигура вытянулась по течению. Струилась, булькала вода, обдавала брызгами лицо Перепёлкиной. Наконец, ей удалось второй рукой схватиться за камень.