– Кто?
– Отец Аськин, муж Таисии. А вообще-то, что дед? Сами на шею вешались.
– Да, имел подход твой папаша.
– Какой там имел! Сами все липли, рта не успевал открыть.
– Конечно. Чего там! В папу пошла!
– Кто? Кто в папу?
– Ты! Шалава!
– Сам кобель. Непутевый.
– Путевая. Уйди.
Это мать попыталась опустить ладонь на усохший кулачок отца.
– Нина, – позвал он.
Нина скрипнула дверью.
– Че, па?
– Славка не приехал?
– Завтра, я ж говорила.
– М-м-м. Приедет, скажи, пусть бабку в другой угол перетащит, не хочу больше с вертихвосткой… Ты про Ивана знаешь? Ванька, который…
– Помолчал бы! Разошелся, – оборвала мать.
– Думаю, чего-то запах пошел. Ивана своего вспомнила. Эх Ты! Нина, оттащи ее. Не хочу, все!
– Па, ну какой Иван? Что с тобой?
– Иван Алексеич. Небось, знала такого.
– Нет, не знала. Слышала, моряк с Черного моря.
– Моряк? Как же! Брехло! Все, оттащи ее. Не могу больше.
– Нин, правда, что ли пахнет?
– Нет мам, неправда, вы давно уже одинаково пахнете.
– Не прощу! Оттащи, Нина.
Он поднялся на локте, сполз с кровати, прошел на кухню, сел у окна, сгорбив спину в горечи и отчаянии.
Нина подошла, тронула сзади за плечо.
– Па, ну чего ты? Когда это было? А сам ты святой? Ангел?
– Да, ангел! Ангел! – крикнул, – Ангел, – повторил еще раз совсем тихо. И заплакал.
Не должен бы. Но заплакал.
За стеной мать, застыв невидящим взглядом на одинокой мошке, бьющейся о люстру, тоже тихо заплакала.
Так и застал их Гера. Плачущими.
Дед стал подниматься навстречу. Гера обнял его, и у деда еще сильнее задрожала спина.
– Что? Что такое? Тетя Нина!
– Кто там? – подала голос мама.
А когда увидела, не сразу поняла кто перед ней. Высокий, худой; круглые синие глаза, прямой, длинный, тонкий нос, плотно сжатые губы.
– Бабушка! – наклонился, неловко ткнулся куда-то в висок, поцеловал.
– Сядь, вот здесь, – она просияла и тут же отстранилась, – там сядь, отодвинься. Я сейчас. Сейчас. Не надо ко мне. Не душно у нас? – Улыбнулась, сглотнула, вздохнула свободней, – Жорик? Ты! Какой ты худой! Жора! Не жарко? Нина только уколола меня. Только-только. Еще не проветрилось.
Гера молчал. Синие глаза ничего не выражали. Как у собаки хаски. Ни нежности, ни холода, ни злобы, ни сочувствия.
– Ты как у нас, внучек? Не ждали тебя. М-м-м?
Из кухни вошел дед.
– Вовремя ты. Помоги-ка, оттащи мою кровать в угол, к окну.
– Па, давай потом, что горит тебе? – Нина стояла у двери.
– Горит. Значит горит. Ты помолчи. Давай-давай, Жорик, в окно хочу смотреть, на гусей.
И кровать передвинули.
Дед улегся:
– Вот и Рэма видно. На меня смотрит. Хорошая собака. Я слышал, ты на войне был. А? Георгий?
– Да. Здесь рядом. Вот заехал. Отец сказал мне, что бабушка плоха.
Дед пожевал губами:
– Плоха, сам видишь. А ты за кого воевал?
Гера молчал.
– Не хочешь рассказывать. А я в Красной армии воевал.
Гера кивнул, знаю, мол.
– Воевал, потому что призвали. В 42-ом. Надо было. А ты?
– Я сам, дед. Меня не призывали.
– Чего так?
– Как?
– Чего хотел?
– Я?
– Ты. Ты как попал на войну?
Гера не торопился с ответом.
– Нина, – подала голос бабка, – с дороги Жора, устал, голодный, а этот с допросами.
Нина накрыла на стол здесь же, в комнате. Бабка радостная, с умиротворением и лаской, смотрела на Геру, а тот, едва прожевывая, ел жадно, торопливо, не отрываясь от тарелки.
Дед, приподнявшись на локте, смотрел в окно, на Рэма. И Рэм смотрел на деда, смотрел и помахивал хвостом. Рядом загоготали гуси и, развернувшись грудью к налетевшему ветру, захлопали крыльями; хлопали ошалело, неистово, стараясь переорать друг друга, но ветер быстро стих и они успокоились.
Крупный серый гусь, словно делая одолжение, неторопливо двинулся в сторону Рэма, подошел и, вытягивая шею, стал демонстративно хлебать воду из чашки. Рэм отогнал гуся, покачал головой из стороны в сторону и заскулил печально, не открывая пасти.
Прервал молчание дед:
– Отец твой приезжал днями. Нина гуся зарезала, хоть и не сезон.
– Да, он говорил. Гуманитарку привез. Мы виделись там.
– Вот как, он гуманитарку возит, а ты?
– А я в разведывательном батальоне. В диверсионно-разведывательном особом батальоне номер одиннадцать.
– Навоевался?
– Да.
– Что «да»?
– Навоевался.
– Кем воевал?
– Снайпером воевал.
– Понятно. Метко стреляешь?
– Научился.
– Не пыльная работка, не шашкой махать.
– Да, дед, ты знаешь, это работа и была, старался делать ее хорошо. Тут главное покой. Спокойствие и никаких волнений, всегда дышишь ровно, а чтоб дыхание не сбить, надо не злиться, не суетиться, не ненавидеть никого, любить тоже не надо, спокойно так двигаться.