Боря не ответил.
– Я не видел. Знаешь, форма зада диктует линии лица. По заду легко можно догадаться насколько привлекательно лицо? Ты можешь, Боря?
И тут я получил в челюсть.
Я опустил голову и не ответил.
И получил некую власть над Борей. Теперь, в тупиковой ситуации, когда возразить мне нечего, могу заявить – а ты меня бил. Можно было довести его бешенства. Только никогда я не хотел злить его. Никогда.
Я тоскую. Скучаю. И уныние накрывает с головой. Нет его. Скользкий покатый пол, не обрести и секунды устойчивости, не найти радости от самого себя, не забыться в идущей от него на километры эйфории, в эйфории жадного и ненасытного желания жизни.
Вскоре он погиб. Что-то я успел увидеть. Но не два взрыва подряд.
Накануне получил СМС:
Скатерть белая!
Свеча!
Аромат от кулича!
Льется в рюмочку кагор,
Пить не много – уговор.
Разноцветие яиц
И улыбки светлых лиц!
С праздником!
Христос воскрес!
Доброты! Любви! Чудес!
Отправитель Боря Келдышев
Когда сыну старенькую NOKIA вручал, попросил все неудалённые СМС на флэшку сбросить, он сбросил. А мог бы и забыть, не забыл, спасибо. Сын Гера, Георгий, Жора – балбес. Можно вспомнить, «по плодам их узнаете их». Да. Был бы Боря, я был бы другой, лучше, и смоквы были бы не кислы, и Гера не балбес.
Или не были бы не кислы.
Боря стоял под буквой «М». Буква ярко-красная и подмигивает, это какая-то лампа внутри хочет перегореть. Он не уходил, заехал в челюсть и стоял, чего-то ждал. Чего? Реакции? Я же смотрел, как шаркают подошвами об асфальт прохожие: шнурки развязались, болтаются и мокрые – в лужу попали; каблук подломился, но нет, устоял, не сломался, кроссовки с подсветкой – на пятках полоски вспыхивают.
Постояли так, потом Боря засопел, набычился и направился вниз по ступенькам. Когда придерживался за перила и никого на пути – замечательно, но когда приходилось пережидать, пока идущие вверх обойдут его, тут очевидно – Боря не тверд на ногах.
Я решил проследить, пока он не сядет в вагон.
Он не сел, и до вагона не дошел.
Задержался у турникета. «Идите наверх, там троллейбус, автобус, а здесь поезда, пьяных не пускаем». «Кто пьяный? Это ты про кого?» Ну и в том духе.
Я подбежал, ухватил Борю за локоть. Он не стал упираться и мы вновь оказались за барной стойкой.
– Боря, Бике, девушка эта, знает, что твой сын Достоевский?
– Не начинай. Достоевский – я, сын только родился с ним в один день, тут связь тонкая, постигаемая с трудом. Не всегда и не всеми.
– Понятно. Так она знает?
– Что?
– Ну-у-у…
– Что знает? Ты уже спрашивал.
– А ты не ответил. Кто она?
– Она княгиня.
– Из Грузии? Там все князья.
– Не из Грузии. Бике – значит князева дочь, дочь князя. Только отец ее погиб, конные экскурсии проводил в Домбае, трос не мосту лопнул, спасал туристов, погиб. Так она рассказывает, погиб как герой, а она дочь князя – героя. Сейчас в семье дяди живет. Здесь.
– М-м. Бике! Горянка?
– А что?
– Так. Как ей здесь?
– Отлично. На «Скорой» работает. Медсестра.
– Откачивала тебя? А Борь? Представляю, мчитесь в скорой, она тебе капельницу ставит, а ты ее за коленку. А?
– Примерно так и было. Завидуешь?
– Может быть. И что дальше? Как ты… Как ты с ней?..
Боря молчит, отключился. Заснул. Картинно, с прямой спиной, с приподнятым подбородком.
Я позвонил Зое, своей жене, она сказала, – хорошо,– и отвезла Борю домой, к его жене и его сыну.
Боря очень хорошо водил машину, прошлый свой старенький «Фольксваген» всегда чинил сам, водил виртуозно, никогда и никуда не опаздывал, ни при каких пробках, при этом не припомню, чтоб он жаловался на штрафы, на ГАИ, в общем, родился с баранкой в руках. Поэтому в роли пассажира чувствовал себя ущемленным, осознавал, что всё пузыри – ущемлённость эта, подтрунивал над собой, однако чувство превосходства, как водителя, накатывало помимо воли.
– Зоя, желтый! Успеешь! Дави гашетку, Зоя, Зоя, Зоя, – не мог удержаться Боря.
И, не остывая, но желая уйти от пафоса, в ужасе кричал:
– Зоя, мост! – въезжали на мост.
Мост. И что мост! По прямой же мост. Ай, Боря, Боря! Зоя смеялась. Смеялись вместе. Борю любили все. Не все понимали, что любят, может, от зависти не понимали.
Вот его последняя СМСка.
Больше не было.