И улыбнулся. Когда я ещё жил в Токио, одно время между нами были отношения весьма сложные.
— Ты как нашёл меня?
— Да уж нашёл.
Я взглянул на лежащую передо мной требуху. Мне было неприятно, что он видит меня здесь, такого. Здесь я — жаба на дне дренажной трубы. Я впервые понял, отчего мальчик кричал на меня тогда на пустыре.
— Можно к вам?
— Заходи, заходи.
— Едва отыскал вас. Послал было письмо вашей матушке, а она мне в ответ отписала, что вы ей больше не сын, и что она не знает ни где вы, ни как живёте. Можете себе представить моё удивление!
— Так и есть. Мать действительно не знает обо мне ничего. Мы не виделись уже давно. А два года назад, когда я ездил к ней, она даже не спросила, чем я занимаюсь.
— Она вас очень любит.
— Нет, просто отчаялась во мне.
— Я тоже отчаялся. Я ведь верил в вас. И у меня и в мыслях не было, что вы всё это всерьёз…
Я действительно был человеком пропащим, и не было ничего странного в том, что во мне отчаивались все — вплоть до моей собственной матери. Я и сам давно в себе отчаялся. Но зачем ему понадобилось разыскивать меня? Неужели я того стою? Как бы там ни было, он опоздал. Яманэ работал в газете, в отделе, который ведал организацией всевозможных спортивных соревнований. Он всегда держался с какой-то особой, только ему свойственной сухостью, никогда не подпускал людей ближе определённой черты, да и сам её никогда не переступал. Когда я пытался вызвать его на откровенность, он сразу же отводил глаза и молчал, а в следующую минуту заговаривал о чём-то ещё. Если я напрямик спрашивал его о чём-то личном, он всегда отнекивался, говоря что-то вроде: «Да ладно, чего там рассказывать?» и сам о себе никогда не распространялся. Со стороны наши отношения, наверное, выглядели близкими, но близость эта была обманчива. Яманэ с начала и до конца был для меня недосягаем.
— Зачем приехал? — спросил я.
— Как зачем? Думал разок взглянуть, до каких низов вы опустились. А если окажется, что вы уже на тот свет отправились — не беда: по крайней мере, узнаю насколько жалкой была ваша кончина.
— Вот как…
— Да шучу я, шучу, что вы! Очень рад видеть вас в добром здравии. Только вот не думайте, что я вам помогать приехал — как бы худо вам ни было, помощи от меня не ждите.
— Ясно.
— Я просто приехал поглядеть, как низко вы упали. Позлорадствовать. Решил, знаете, малость позабавиться на ваш счёт. А вообще-то, чего скрывать? Вы уж извините за откровенность, но ваше падение меня интересует настолько, что я за вами до могилы по пятам ходить буду. Так и знайте.
— Что ж, тогда гляди. Вот она, моя жизнь. Вот эта гора тухлой требухи.
— Если помните, я у вас многому научился. И с удовольствием угостил бы вас — в благодарность. И, если можно, выпил бы с вами.
— Это можно.
Яманэ купил в винной лавке неподалёку бутылку сакэ в один сё[31] и закусок. В то время, когда моя жизнь в Токио уже корчилась в смертельной агонии, я то и дело пил за его счёт, бесстыдно занимал у него деньги и до сих пор не вернул ничего. Почему-то мне во что бы то ни стало хотелось вести себя с ним именно так, но он ни разу не отказал мне, ни разу не упрекнул меня. Наверное, мне просто хотелось вывести его из себя, но он стойко вытерпел все мои выходки. И сейчас, говоря, что «многому от меня научился», он, наверняка, имел в виду именно это.
— Послушайте, может уже хватит вам сегодня работать? Ну сколько можно вот этим заниматься!
— «Вот это» — моя работа. И никакой другой у меня нет.
Яманэ облизал губы.
— Завтра утром за мясом придут. У тебя есть фирма, а у меня — вот это.
— Перестаньте вы чепуху молоть, честное слово. Работа, тоже мне! Эта работа — не для вас.
— Именно что для меня.
— И вы всю жизнь так жить собираетесь?
— Слушай, Яманэ, к твоему сведению, множество людей зарабатывают себе на пропитание именно этим ремеслом — насаживая мясо на шампуры. И если б не они, ты бы не мог ходить в закусочные да выпивать в своё удовольствие.
— Нет. Вы меня неправильно поняли. Я имел в виду не это. А то, что такую работу может делать кто угодно. И вам её делать необязательно. Моя замужняя сестра тоже подрабатывает на дому. И как раз вот этим.
— Правильно: сестра у тебя — красавица, да к тому же и пишет блистательно.
— Да поймите вы, у меня и в мыслях не было насмехаться над вашей работой как таковой. Я прекрасно понимаю, что она требует немалой усидчивости. Просто она не для вас.
— Насмехался ты, не отпирайся. Честно говоря, она и мне кажется несколько идиотской.