— Я вижу. Сегодня вы слушаете меня, что случается очень редко.
— Вы заметили что-нибудь еще, что я сегодня делаю лучше?
— Ну, слишком рано судить, но я возлагаю на вас большие надежды. Если мы собираемся пожениться, мне бы хотелось, чтобы вы были полюбезнее.
Он внутренне содрогнулся. Наступил самый удобный момент сказать девушке, что он намерен поговорить об этом с ее отцом. Ему необходимо было это сделать ради своей семьи. Но его не покидала одна мысль: у него есть еще три месяца. Три месяца и женщина, которая не раздражает его так сильно, как Амелия, хотя куда сильнее возбуждает и изводит.
— Я буду продолжать быть любезным, — уклончиво ответил он.
Лучше не касаться вопроса о женитьбе, это может связать его, как и обещание, а через три месяца, когда не будет выбора, ему придется заговорить о браке.
— Я все же думаю, было бы правильно, если бы вы поцеловали меня.
«Боже милостивый!» Тристан подумал, знает ли она, какая репутация была у него в молодости или что будет, если кто-нибудь увидит, как они целуются. Конечно, может быть, она на это и рассчитывала.
— Я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы не бояться разрушить ее, Амелия. — Он снова заглянул в корзину. — Яблочный пирог?
— Да, пожалуйста. — Она осторожно взяла пальчиками кусок пирога и откусила крохотный кусочек.
— Вы завтра поедете в Девоншир на бал?
— Поеду.
— Я понимаю, что слишком смело с моей стороны попросить вас потанцевать там со мной? Первый вальс, может быть?
— С удовольствием!
Виконт рассчитывал, что пикник займет часа два, и ему казалось, что время уже истекло. Он достал из кармана часы и открыл крышку. С тех пор как он забрал Амелию от дверей отчего дома, прошло тридцать пять минут. Тристан подавил вздох: он не был уверен, что выдержит еще полтора часа.
Глава 9
Огромный мир не малость за крошечную шалость.
— В таком случае у меня возникает вопрос.
Люсинда, удобно расположившаяся на постели Джорджианы, подперла кулачком подбородок. Она вела себя совершенно непринужденно.
Джорджиана завидовала ее спокойствию, ей никогда не приходилось видеть, чтобы Люсинда из-за чего-то расстраивалась. Вероятно, это объяснялось тем, что отцом Люсинды был образцовый, одержимый дисциплиной генерал, который после смерти жены решил передать дочери все преимущества своего собственного образования и богатства.
Что касается самой Джорджианы, то ее нервы были напряжены до предела. Она вздрагивала от каждого звука, и даже тонкий шелк, касавшийся ее кожи, казался жестким и грубым. Конечно, это могло быть вызвано тем, что за двадцать минут она перемеряла пять платьев.
— Какой вопрос? — спросила она, поворачиваясь и разглядывая в зеркале свое отражение.
Голубое смотрелось на ней хорошо, но он уже видел ее в этом платье.
— Как далеко ты собираешься зайти, Джорджи?
Нервная дрожь снова пробежала по ее телу, и она сделала знак Мэри расстегнуть пуговки на спине.
— Давайте примерим новое.
— Зеленое, миледи?
— Да.
— Но мне показалось, вы сказали, что оно слишком…
— Нескромное. Знаю. Но остальные просто не… подходят.
Она взглянула в зеркало на горничную, расстегивавшую платье. Джорджиана доверяла Мэри, но все ее будущее зависело от ее репутации.
— Мэри, спроси у миссис Гудвин, нет ли у нее мятного чаю?
— Сейчас, миледи.
Когда за горничной закрылась дверь, Люсинда встала и помогла Джорджиане снять платье.
— Так это серьезно?
— Если урок не поможет, то все пропало. Люси, он оскорбил мои чувства. Я не позволю ему так поступить и с другими.
— Все это ты уже говорила. — Подруга следила за выражением лица Джорджианы. — Но чтобы проучить его, ты не должна рисковать, ведь тебя снова могут оскорбить.
Джорджиана заставила себя рассмеяться.
— Почему ты думаешь, что меня могут оскорбить? Я получила хороший урок от Тристана Карроуэя.
— Но по твоему виду не скажешь, что ты пылаешь гневом и полна решимости отомстить.
— Какой же у меня вид?
— Ты выглядишь… взволнованной.
— Не смеши меня. Вот уже шесть лет, как я езжу на Девонширский бал. Балы там всегда великолепны, а ты знаешь, как я люблю танцевать.
— Ты поедешь с Карроуэями, или твоя тетя пришлет за тобой карету?
— С тетей Фредерикой, Милли и Эдвина не поедут. Я же не могу появиться вместе с Тристаном и Брэдшо.
— Несколько недель назад ты называла его только Дэр. А теперь у него появилось имя.
— Не забывай, я притворяюсь, что хочу очаровать его или позволить очаровать меня. Я должна быть любезной.
— А какой цвет любит Тристан?
— Зеленый. Почему это… — Джорджиана опустила глаза на свое новое платье, которое застегивала на ней Люсинда. Шелк переливался изумрудными и светлыми оттенками зеленого цвета. Сверху юбку и рукава покрывал тончайший зеленый газ.
Декольте было более глубоким, чем она обычно носила, но, вертясь перед зеркалом, она чувствовала себя прекрасной. А новый желтый с белым веер удачно гармонировал с платьем.
— М-гм.
Джорджиана, довольная осмотром, остановилась и обратилась к подруге:
— Я знаю, что делаю, Люси. Ты, возможно, считаешь, что наш список был просто глупой забавой, чтобы провести время, но каждый раз, когда я думаю о бедной Амелии Джонс, о том, какой удар нанесет ей Дэр, поверь, я становлюсь очень серьезной.
Люсинда отступила на шаг и оглядела Джорджиану и ее платье.
— Я тебе верю. Но надо проучить его, Джорджи, а не погубить себя.
— Этого я не допущу. Кто однажды обжегся, тот вдвойне осторожен. — Она улыбнулась и снова завертелась перед зеркалом. — По-моему, это платье — то, что надо.
— Ты привлечешь его внимание, это уж точно.
Несмотря на уверенность Люсинды, после ее ухода Джорджиана еще полчаса в сильном волнении расхаживала по комнате. Оставшись одна, она вопреки всем усилиям не могла убедить себя в том, что равнодушна к Тристану. Когда ей было восемнадцать, его внимание, его чары и красивая внешность покорили ее. И тем, что она не осталась той же наивной девочкой, Джорджиана была обязана ему.
Теперь, шесть лет спустя, он казался более… серьезным, более внимательным к окружающим и более зрелым, чем тогда. И какая-то менее рассудительная часть ее души тянулась к нему. Самым убедительным доказательством перемены являлось то, что он извинился перед ней. Два раза, и так, словно понял, какие страдания он причинил ей, и как искренне сожалел об этом или по крайней мере хотел, чтобы она так думала.
В половине девятого в дверь постучал лакей:
— Миледи, ваша карета прибыла.
Глубоко вздохнув, она вышла из комнаты и направилась вниз.
Брэдшо, в морской форме глубокого синего цвета с белой отделкой, стоял в холле, натягивая на себя шинель. Увидев ее, он замер.
— Прелесть… Джорджи, пожалуйста, не показывайтесь на глаза адмиралу Пенроузу прежде, чем я не поговорю с ним. Он не обратит на меня никакого внимания, как только увидит вас.
Это несколько успокоило ее, и она улыбнулась:
— Постараюсь. Вы сами выглядите прекрасно.
Он ответил улыбкой и отдал ей честь.
— Это не одно и то же, но все равно спасибо.
Она почувствовала какое-то дуновение воздуха позади себя и, подавив желание расправить юбки, обернулась. Дэр был в темно-сером фраке, черных как ночь панталонах, а над желтовато-коричневым жилетом выделялся белый галстук. Он не носил никаких украшений, да и не нуждался в них. Темные вьющиеся волосы падали на воротник, а голубые глаза сияли как сапфиры, когда он с головы до ног окинул ее взглядом.
Джорджиана почувствовала, как жар охватывает ее. Она никак не ожидала, что его близость так на нее подействует. Да, она наслаждалась его поцелуями, но считала себя невосприимчивой к его мужскому обаянию. Чтобы скрыть смущение, она присела: