Мы не сумели сказать друг другу два наших именив той красоте, синеве и золоте прошлогоднем.Я не посмею сказать «останься со мной», «люби меня»быть может статься, ты чудотворец. Но не угодник.Но я посмею сказать другие слова, и nimeninu ne va despartf, поверивших в день субботний.
Таким, как мы, из воздуха ставят памятники дышат им. Он свеж и неиссякаем.Пока мы бьёмся за каждый вдох тяжело и маетно.За каждый выдох в огне безумствуем и сверкаем.Горит свеча. Покачивается маятникв такт музыке, не старящейся с веками.
Так заживо умерев, оживают намертводва человека между черновиками.
Девятнадцать и четверть века
На часах было девятнадцать и четверть века.Мир был зелен и прост, как яблоко дяди Стива.Человек влюблён в человека, влюблённого в человека.Неплохой пример для ретроспективы,для бульварного чтива и золотых изданий,для того, кто никем никому никогда не станет,для студентки, опаздывающей на поезд,что увёз бы её в самый белый часовой пояс.
Это было вчера. Прошедшее время – этовсё, что набело в силах переписать поэты,вот и я – переписываю проваленный госэкзаменгод спустя, про всегда together, всегда zusammen.Жить от любви, не умерев, как в прошлыйраз, казалось решительно невозможным.И смотрите, живу, живу, а не в жизнь играю,этой жизни, как Богу, нет ни конца, ни края.
Марш – пока что не Мендельсон, но уже торжествен.А сегодня нам двадцать и двадцать шесть, мыпродолжаемся там, где дым, разговор и песня,все становится интересней и интересней,мы носим груз 200 так же легко и просто,как добрейшие в мире вести. Преград для ростане существует. Есть потолок, в которомтрещина, откуда звучит повторомвызвавшее слёзы диминуэндоот прорвавшего счастья.
Счастья того момента.Not when I've got acquainted but when I've really met You.
От часов, на которых девятнадцать и четверть века,я бегу, и впервые не задохнусь от бега.Круг замкнулся. Альфа схватила за хвост омегу:
Человек
находит
искомого
Человека.
«Вы сказали мне «нет» в переполненном зале…»
Вы сказали мне «нет» в переполненном зале.Этот вечер никак не стремился к концу!Вы молчали. Но Ваши глаза мне сказали,что я Вам не по сердцуи Вам не к лицу.
Я уехал, поймав побыстрее маршрутку,недоеденный ужин оставив врагу.Вы, мои чувства к Вам обратившая в шутку,танцевать оставались на том берегу.
Я не видел Вас жизнь.Я терялся в случайныхманекенах, одетых в шелка и меха,в дорогих – но не сердцу! —кофейнях и чайных,я названье искал для восьмого греха.…
Ты сказала мне «да»,в зале осиротевшем.Ты сказала мне молча, кивнув головой.(если б только ты это промолвила прежде!до момента, как Вы обратились Тобой!)
И мне нравился я,ни в кого не влюбленный,кроме улиц и набережных по ночам.Ты сидишь в тишине,запивая креплёнымгрусть, бегущую темной волной по плечам.
Наши чувства, решив поменяться местами,не учли нас самихв этой страшной игре,разведя нас большими ночными мостами.
Я – на том берегу.
Это – мой восьмой грех.
«я видел мир, и мириады лиц…»
я видел мир, и мириады лиц,счастливых, грустных, мертвых и живых,я поднимался вверх и падал ниц,и шел вперед, навстречу мне шли Вы.Вы без зонта под проливным дождемспешили прочь иных касаться губ!Вас постоянно кто-то где-то ждет;зал ожиданья мне, увы, не люб!я выбрал залу, где играет вальс,и закружился с женщиною в нем.шло время, я не вспоминал о Вас,а Вы горели без меня огнем!прошли года, хотя – всего лишь год,день как три осени тянулся в городах!Вы наконец уйти решили отсвоей тоски и вновь прийти сюда!я был не связан более кольцом,я выпущен был птицею из рук,и Ваше позабытое лицородней всего мне показалось вдруг!…
теперь, когда Вы были так близки,как блеск ножа смертельного во тьме,страницей загибаюсь от тоскии остаюсь один в своей тюрьме,здесь нам обоим не о чем жалеть!здесь на обоях тень влюбилась в тень,как так могла душа отяжелетьи не взлететь в один прекрасный день!