— Нет, я хочу сказать, что делал свою работу, ты не была замешана, тебя не нужно было защищать. И я хочу сказать, что четыре гребанных месяца любил свою работу намного больше.
Это лишило меня дыхания. До такой степени, что я не могла говорить.
У Брока такой проблемы не было.
— Ты не знала моего имени, Тесс, но все это время я был твоим, и ты это знаешь.
Мой взгляд вернулся на его горло.
— Детка, смотри на меня, — прорычал он, и подняла глаза на него.
— Зачем ты здесь? — тихо спросила я.
Он вздохнул и нетерпеливо спросил:
— Честно?
— Что ты хочешь от этого разговора? — давила я.
Он покачал головой, но его глаза весело блеснули, и я почувствовала, как колючее мерцание его напряжения покинуло комнату, сменившись ласковым гудением юмора.
— Как думаешь, часто я разговариваю с женщинами, зажав их в углу, обнимая, когда моя любимая футболка вся заляпана глазурью?
О боже.
Нужно как-то вернуться от сексуального и веселого Брока к тому, чтобы он исчез из моей жизни, так что я сделала все возможное.
— Не знаю. Как выяснилось, я не слишком хорошо тебя знаю.
Глядя мне в глаза, он ответил:
— Что ж, поведаю тебе немного больше: ответ на этот вопрос — нет. Если стерва устраивает мне сцену, орет в лицо и пачкает глазурью мою футболку с Чарли Дэниелсом и эта стерва не ты, я ухожу.
— Мне не нравится, когда меня называют стервой, — огрызнулась я.
Он наклонился еще ближе, и я увидела, что его глаза на полную сияют весельем.
— А сейчас, дорогая, ты упираешься, просто чтобы поупираться, и мы оба это знаем.
Черт. Он прав.
Я посмотрела ему в глаза и попробовала другую тактику.
— Я сейчас не могу. Мне нужно закончить украшать торт, переодеть футболку, потому что теперь я вся в глазури, и успеть на бэби-шауэр, — сообщила я ему, и уголки его губ приподнялись. Рука в моих волосах опустилась вниз и легла мне на спину, так что теперь он обнимал меня обеими руками.
Черт, я скучала по этому. Он мог быть нежным, очень. В хорошем настроении, это было лучшее, что могло случиться. И он любил обниматься, много. Он обнимал меня, обнимал крепко, обнимал легко, обнимал меня, когда смеялся, обнимал, когда смеялась я, обнимал меня, когда целовал, и обнимал просто так.
И я скучала по этому.
Черт.
— Когда ты будешь дома? — спросил он.
— Поздно.
— Поздно — это во сколько? — настаивал он.
— Поздно — это поздно, — юлила я.
Он обнял меня крепче и низко произнес:
— Тесс.
Блин.
— Я не знаю. Поздно. Семь-восемь.
— Я вернусь в девять, — заявил он.
Черт.
— Почему бы нам не встретиться где-нибудь и попить кофе? — предложила я.
— Может потому, что я не дурак?
Черт!
Я не собиралась приходить, и он это знал.
— А сейчас ты расскажешь мне, почему продаешь дом.
— Мне нужны перемены.
— Да. — Он стиснул меня в объятиях. — Я вижу. Ты сбросила пять килограммов, которые на твоей попе и груди смотрелись лучше. Ты в футболке и джинсах, а не в своих шикарных шмотках и на каблуках. Ты сняла очки и купила контактные линзы. Единственное, что мне нравится, детка, это волосы. Выглядят лучше длиннее и светлее.
Ему понравилась моя прическа.
Я постаралась не поддаваться трепету, вызванному этими словами, но в итоге всего лишь притворилась, будто не чувствую трепета, вызванного этими словами.
— Брок, я серьезно, можем мы поговорить об этом позже?
— Куда ты переезжаешь? — спросил он, дав понять, что нет, мы не можем поговорить об этом позже.
— Я еще не решила, — соврала я, и пульсация его юмора и хорошего настроения сошла на нет, а глаза сузились.
— Господи, Тесс, неужели три месяца, что ты провела, зализывая свои чертовы раны, перечеркнули четыре месяца, что мы провели вместе, так что ты не помнишь, что тебе меня не обмануть?
Я тоже прищурилась и сообщила ему:
— Это не круто.
— Нет. Не круто — это то, что тебе понадобилось три гребаных месяца, чтобы зализать свои раны, и заставить меня приползти сюда, но об этом мы поговорим вечером.
Мое тело застыло.
— Если ты за этим собираешься прийти, то не утруждайся.
— Ладно, нет, — низко пророкотал он. — Вижу, это дерьмо всколыхнуло в тебе любовь пререкаться, детка. Моя Тесс была милой с той минуты, как я ее увидел, и до той минуты, как я поцеловал ее на ночь. Я знаю: то, что произошло, было тяжело, и повлияло на тебя, так что я готов пережить это вместе с тобой. Но ты должна понять сейчас: когда мы это преодолеем, ты не станешь раз за разом тащить нас назад, повторяя все до мельчайших подробностей. Мы преодолели препятствие — мы двигаемся дальше. Мы решили, что я заеду сегодня в девять, мы выясним то, что должны были выяснить три месяца назад, и посмотрим, что имеем. Но сейчас ты расскажешь мне, куда переезжаешь.