Как-то в перерыв сидели они в мастерской на верстаках. Юрий дымил «Беломором», «дед» закусывал яйцами, принесенными из дому, — давняя привычка, с тех пор еще, когда не было приличных столовок.
— Что с машиной делать, место зря занимает, — как бы между прочим бросил Толя.
Дьяков загасил пальцами окурок, открыл железный свой шкафчик и: достал из кармана пальто помятую, перепачканную металлом тетрадку, которую повсюду теперь таскал с собой.
— Ну что, «дед», подкрепился? Тогда тоже гляди сюда. — Юрий раскрыл тетрадь и стал быстренько чертить, поглядывая то на «деда», то на Дмитриева. Оба сосредоточенно сопели, склонившись над тетрадкой.
— Колбомойка? — догадался Толя.
— Она самая. Принцип ведь тот же — «карусель». Только иглу к богу в рай, наверху поставим распылители — и купайся себе колба, большая и маленькая.
Разумеется, все было не так просто: каждый «стакан», каждую трубочку найди, своими руками припаяй, своими отфрезеруй, подгони, отполируй шкуркой. Никто уже не смеялся над «утильстарьевщиками», однако и почета не было, опять что-нибудь будет не так.
Но моечная машина, первая в истории электровакуумного завода, закрутилась, ударила тугими прозрачными струями по колбам. Дьяков, оживленный, показывал, как сноровистей ставить колбы на «карусель». Сидишь себе на стульчике, чистенький, никаких резиновых фартуков и сапог. Мелкие колбы приходили тогда со стеклозаводов необрезанные. Каждую обрезали в газовом конусе, а потом уже мыли. После того, как закрутилась первая мойка, дьяковская «троица» воспрянула духом. Разыскали на свалке еще одну ржавую «карусель». Почистили, поколдовали над ней — и запустили машину для обрезки колб. Линия замкнулась. Это был первый и единственный на участке полуавтомат. Работницы только ахали — виданное ли дело: колбомойке — и такая разумная машина!
Машина и впрямь была сноровистая, ловкая. Зато ее конструкторы смахивали на покойников. Совсем ведь не вылезали из подвала.
Прикинули экономический эффект. Оказалось — сущие пустяки: производительность труда выросла на двенадцать процентов, но ведь стоимость колбочек ерундовая. Заплатили им гроши, скорее для приличия.
Лиха беда — начало. Однажды вечером в цех пришел сам Нилендер, поворчал насчет освещения, протиснулся к «линейке», кивнул засуетившимся работницам — мол, не обращайте внимания. А как тут не обращать, когда сам Нилендер, заводской бог. Бог между тем присел, поглядел на редуктор, потрогал электропроводку, взял готовую колбочку и ушел. А на заводском конкурсе рацпредложений, под изумленное гудение зала, первое место присудили «линейке» из колбомойки. Бабуров только плечами пожал: чудят! Его начальная школа громогласно взывала к спокойному «статус кво». Работает цех — и слава богу. Есть на заводе КБ, есть отдел главного механика, директор, наконец, — вот им и карты в руки, пусть беспокоятся. Зачем поперед батьки в пекло лезть? Когда их цех поносили на очередном рапорте, Бабуров попросту выключал селектор. Вы, мол, мне дали машины? Автоматы дали? Вот вы сперва дайте, а потом спрашивайте. То, что заварилось под его кабинетиком, в подвале колбомойки, нарушало привычное спокойствие.
Между тем окрыленную «троицу» уже не раз видели в «матовальне», самом безотрадном уголке цеха. В прошлом году в «матовальню» приходили инженеры, повздыхали, записали что-то, только их и видели. Кислоты, видно, испугались. Кислота там не какая-нибудь — плавиковая. Брызнет — не обрадуешься. Грохочет алюминиевое решето с колбами — раз в бак с кислотой, два в бак с кислотой, три в бак… Потом заматированные колбы моют, так что пар столбом. У прикрытой прозрачным колпаком машины стояли самые мощные в цехе бабенки: на колпаке по углам четыре гири, каждая пудов по пять — чтоб не сорвала кислота. Надо снять или поставить решето — колпак приподними. Пар, кислота, неподъемные рычаги. Утираются бабенки рукавами, кричат слесарям: «Эй, мужички, подсобите! Юра, иди рычаг подыми, да не сломайся… Не кормит тебя, видать, Марусенька…» Гремят решета по трубам, плещет в баках коварная кислота. Чуть зазевался — ожог.
Дьяков прикинул: «У тебя, Анатолий, сколько классов — пять? Да моих семь, да дедовых четыре — получается высшее инженерное…» Опять началась беготня по цехам — где отлить держатели для колб, где стянуть медную трубку, где подобрать обрезок оргстекла. В цехах сначала ворчали: что за побирушки? Потом махнули рукой, как на чокнутых. А к лету машина пошла. Тут уж самые завзятые скептики не выдержали, прибежали: дай колбу сам поставлю! А застекленная карусель крутится себе и крутится. Струи кислоты разъедают колбу до молочной, непроглядной белизны, потом вода оглаживает, умиротворяет возбужденные кристаллы. На радостях хотели затеять митинг. Но тут прибежала приемщица со сборки: «Выключай машину! Спеклись ваши колбы — трещат!» Дьяков не поверил, сам помчался на сборку — и верно, ползут трещины по матовой белизне. Вернулся — пусто в матовальне. Один Чуляев с Толей остались. «Трещат?» — «Трещат, так их растак». «Дед», кряхтя, полез под карусель. Он свято верил, что если все сделано красиво, с толком, огреха не может быть. Тогда — что?..