Она почувствовала, что должна увидеть его еще раз, прежде чем он отправится в путь, и пустилась бежать по покрытой росой траве по направлению к конюшне. Край неба уже начинал светлеть, когда она приблизилась к приоткрытым дверям конюшни.
Она открыла дверь пошире, и Мэтью быстро обернулся.
— Рэчел! Что ты здесь делаешь? — воскликнул он, в голосе его звучала нежность.
— Я не могла не попрощаться с тобой!
— Но мы попрощались вчера вечером.
— Ради Бога, Мэтью, я не могу отпустить тебя так! — повторила Рэчел. — Пожалуйста, —
умоляюще добавила она, — удели мне одну минуту!
Ахилл и Анжелика понимающе переглянулись.
— Я выведу лошадей и подожду вас снаружи, — оказал Ахилл. Анжелика последовала за ним.
Мэтью и Рэчел с благодарностью посмотрели им вслед.
— Ты не должна была приходить сюда, Рэчел, — убеждал Мэтью, пожирая девушку взглядом. Она была босиком и накинула тонкий шерстяной халат прямо поверх ночной рубашки, край которой выглядывал из-под халата.
— Обещай мне, что будешь осторожен, любимый, — шептала она. — Я буду все время думать о тебе и молить Бога, чтобы он хранил тебя.
Мэтью поспешил успокоить ее:
— Это деловая поездка, радость моя. Не более того.
— Сейчас неспокойные времена, Мэтью, — предостерегла Рэчел. — Будь внимателен. И возвращайся ко мне.
— Обязательно, — пообещал он. — Не важно когда, не важно как, но я обязательно вернусь к тебе, любовь моя.
Мэтью обнял ее, и их губы слились в глубоком, упоительном поцелуе. Из сладостного забытья их вывело деликатное покашливание Ахилла.
— Уже почти рассвело. Пора в путь.
Мэтью вздохнул. Конечно же, Ахилл прав.
Он не должен медлить, как бы ни хотелось ему задержаться.
Он оторвался от Рэчел, вышел из конюшни и вскочил в седло.
Спустившись по склону, Мэтью обернулся и увидел, что Рэчел все еще стоит в дверях конюшни, еле видная в утреннем тумане, и смотрит ему вслед. Она подняла руку и помахала ему.
Он отвернулся и поскакал вперед. Чертова война!
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
«Война опустошает и разоряет страну. Как бы благородны и справедливы ни были ее причины, результаты чудовищны. Столько убитых и раненых! А солдаты обеих армий, совсем еще мальчишки, — их жизни навсегда искалечены, их страна неузнаваемо изменилась!
Я молю Бога, чтобы все эти жертвы не оказались напрасными».
Мэтью налил себе еще виски и одним глотком осушил рюмку, надеясь, что это поможет ему выкинуть из памяти как поля кровавых сражений, так и высокопарную болтовню политиков.
Он ожидал распоряжений в номере одной из вашингтонских гостиниц. Он прибыл сюда несколько дней назад, успешно завершив очередное задание, усталый, измученный бесконечными опасностями, хитростями, уловками, которые заполняли его жизнь все последние годы.
Единственной его отрадой были письма возлюбленной.
Но черт побери, этого было недостаточно! Ему нужно было ее присутствие. Находясь рядом с ним, она сумела бы избавить его от мрачных мыслей, горького разочаровании, отчаяния и гнева.
Сколько раз он читал и перечитывал ее письма! Мэтью потерял этому счет. Он знал их все наизусть.
«Мой обожаемый Мэтью!
Я беспрестанно молюсь о том, чтобы ты был в добром здравии и безопасности. Твои родные и я с нетерпением ждем того дня, когда ты возвратишься к нам, когда эта бесконечная война все-таки закончится, когда каждый сможет вернуться в те места, которые он покинул».
Далее она передавала ему новости о плантации Бель-Шансон и ее обитателях, новоорлеанские сплетни, свои собственные наблюдения. Трезвость ее оценок восхищала его. Как бы помогли ему сейчас рассудительность и благородство Рэчел!
Мэтью сделал еще глоток виски, думая о своем вчерашнем визите в Белый Дом. Интересно, что сказала бы Рэчел об Аврааме Линкольне? На Мэтью произвело огромное впечатление спокойное достоинство, с которым держался этот человек, его проницательный взгляд. Война тяжелым бременем лежала на плечах президента, но, по мнению Мэтью, тот был в состоянии справиться с этой ношей. Поговорив с ним полчаса с глазу на глаз, Мэтью покинул Белый Дом с чувством надежды. Усилиями Линкольна исход войны мог стать менее кровавым, чем того хотелось кое-кому из членов правительства.
Все это Мэтью описал в своем дневнике. Он хотел, чтобы Рэчел когда-нибудь прочла его записи и увидела, как много значила для него их любовь. Рэчел была его путеводной звездой во мраке адского наваждения.
Мэтью раскрыл дневник, перечитывая последние слова:
«Есть множество вещей, за которые стоит сражаться: любовь, честь, родина, но важнейшая для меня — теперь я знаю это точно — любовь. Ради нее я, если придется, пожертвую всем остальным.
Я выполняю последнее задание, любовь моя, и возвращаюсь к тебе. Как обещал».
Штат Нью-Йорк. Четыре месяца спустя
Всеми силами души Мэтью стремился сдержать обещание. Однако обстоятельства были против него. Его заключительное задание окончилось провалом. Мэтью удалось обнаружить организацию северян, сочувствующих и действующих в пользу Конфедерации, и он не сомневался, что сумеет разоблачить и обезвредить их, но в последний момент был выдан двойным агентом.
По иронии судьбы, его передали в руки того самого человека, за которым он охотился, — руководителя обширной группы заговорщиков-южан, не гнушавшихся никакими средствами для ослабления юнионистов. В ход шли грабежи, саботажи, убийства.
Сейчас Мэтью ожидал приговора своих тюремщиков. Он почти не надеялся остаться в живых. В глазах этих людей он был предателем, изменившим делу Конфедерации. Шпионом. Возмездием за это скорее всего должна стать смерть.
Он пошевелился, и боль пронизала его тело. Оно было почти целиком покрыто синяками и кровоподтеками. Чтобы получить от него информацию, его жестоко избили. Вопреки ожиданиям своих палачей он молчал, и его били снова. Один из них даже приставил к голове Мэтью пистолет и со смехом нажал спусковой крючок.
Пистолет не был заряжен.
— Я надеюсь, что скоро убью тебя, — проскрежетал теперь этот человек прямо в ухо Мэтью. — Ты сукин сын, грязный креол, дружок черномазых. — И он с размаху ударил пленника по лицу.
— Как это смело с твоей стороны, — проговорил Мэтью, сплевывая кровь, струившуюся по разбитым губам, — разговаривать так с человеком, у которого связаны руки. Интересно, ты будешь таким же храбрецом, если мне их развяжут?
— Меня это не волнует, мистер Притворщик, вы ведь джентльмен. А что до меня, — тут он выплюнул прямо на пол табачную жижу, — я бы охотно перерезал тебе горло. Тогда нам не пришлось бы тратить на тебя пулю!
— Ну-ну, Джонни, — прервал его человек, явно старший в этой группе. — Разве так следует разговаривать с нашим высоким гостем?
Он прошел в угол, где находился Мэтью, привязанный к стулу, и, взяв другой стул, уселся напротив него.
— Я полагаю, вы догадываетесь, почему я здесь, — произнес он преувеличенно любезным тоном.
Его выговор, как показалось Мэтью, выдавал в нем человека образованного, уроженца Миссисипи.
— Почему бы вам самому не рассказать мне об этом? — возразил ему Мэтью.
— Прежде всего, вы не тот, за кого себя выдаете.
— Разве?
Ответом на вопрос был новый удар в лицо, нанесенный кулаком Джонни.
Человек, сидевший на стуле, улыбнулся:
— Но мы знаем, кто вы на самом деле.
— Так просветите меня, — сказал Мэтью, напрягаясь в ожидании очередного удара, которого, однако, не последовало.
— У нас есть свои источники, дружище, — усмехнулся его собеседник.
Из кармана куртки он извлек какую-то бумагу. Это оказался сделанный углем портрет Мэтью, под которым было написано его имя. Он поднес рисунок к лицу Мэтью, давая ему возможность прочесть подпись.
— Прекрасная работа, не правда ли? И хотя художник не успел воплотить набросок в живописное полотно, вас узнать не трудно. Верно, мистер Деверо?