Нелля Викторовна поспешно собиралась к отъезду, давала необходимые наставления дочери и чувствовала себя виноватой перед ней:
— Как только я возвращусь, сразу же возьму отпуск, и мы поедем с тобой, доченька, к морю.
Стелла смотрела на суетящуюся мать, слушала ее наставления, обещания и молчала. Она знала, что ни на какое море они не поедут, что матери в этом году будет не до моря — снова подвернется какая-нибудь срочная работа. Она выложила на стол коллекцию мотыльков и жуков и стала рассматривать их, сожалела, что не удалось сегодня поймать красавицу траурницу.
— Стелла, принеси мне, пожалуйста, вафельное полотенце! — кричала мать из ванной. — Стелла, там, наверно, уже оттаял холодильник, и его пора протирать...
Девочка послушно выполняла все и с нетерпением ждала отъезда матери, с ее отъездом кончится эта кутерьма.
Пришла Клара Александровна. Принесла в дорогу жареной рыбы.
— Удивляюсь вам, Нелля Викторовна: все вы спешите, все вам некогда...
— Я, наверное, только так и могу жить, — упаковывая чемодан, улыбнулась Нелля Викторовна. — Меня нисколько не отягощает такая жизнь. Наоборот, это же прекрасно — чувствовать себя в постоянном движении, быть хозяйкой своего времени, знать, что тебя все время где-то ждут неотложные дела!
— Да, это, конечно, прекрасно, — вздохнула учительница. — Да, прекрасно... И в то же время тревожно. Тревожно не за таких одержимых, как вы, Нелля Викторовна, а вот за них, — она кивнула в сторону Стеллы. — Вы находите утешение и забвение в науке, в искусстве, в обычной ежедневной работе, а вот такие Стеллы, Оли, Пети растут без материнской ласки, любви, без материнской заботы, и, поверьте мне, мир от этого не становится лучше. И не пытайтесь возражать. Я знаю, что говорю, — за тридцать пять лет работы насмотрелась...
Нелля Викторовна не возражала. Взглянув на Клару Александровну, она улыбнулась, словно извиняясь, поцеловала дочь и сказала:
— Провожать не надо.
Цокот ее туфель прозвучал на ступенях и стих. Клара Александровна обняла Стеллу за плечи:
— Убирай своих бабочек и идем есть рыбу. А потом немного почитаем...
Когда они проходили около двери актера Вереса, до их слуха донесся устрашающий крик:
— Я живучий! Я живучий! Я пережил всех своих врагов! Остался последний враг — моя смерть!..
От этого гневного, надрывного голоса у Стеллы мороз пробежал по коже.
Ночью Стелла почти не спала: болел живот. «Это я переела рыбы», — упрекала она себя. Только под утро ей стало немного легче.
Когда совсем рассвело, она встала, подошла к зеркалу и ужаснулась своему виду. Чтобы не встречаться с Кларой Александровной и не выслушивать ее озабоченного оханья, Стелла взяла сачок из синей марли, коробку из-под конфет, банку-морилку, от которой пахло эфиром, и крадучись, тихонько проскользнула мимо двери соседки. Побежала в городской парк. Сегодня она обязательно поймает неуловимую до сих пор траурницу.
Парк встретил ее безлюдными аллеями, птичьим разноголосьем.
Над коврами розовых клумб Стелла еще издали увидела порхающих бабочек. С охотничьим азартом бросилась к ним и вдруг почувствовала резкую боль в правом боку. Присела на лавочку. Словно дразня ее, перед самыми глазами пролетели две бабочки. Это были голубянки. Стеллу они не интересовали — она уже имела их в своей коллекции.
Боль постепенно утихла, но у Стеллы пропало почему-то желание гоняться за бабочками. Она сидела и оглядывалась вокруг. Безлюдные еще, затененные аллеи просматривались от края до края. И нигде никого... Но вот вдали показался мужчина в спортивном костюме. Он бежал трусцой. Стелла узнала Вереса. До сих пор она еще ни разу ни обмолвилась ни одним словом со своим новым соседом. Только и того, что слышала сквозь дверь его грозный, сердитый голос.
Павел Арсеньевич подбежал к Стелле, остановился:
— Доброе утро, Стелла! И ты бегаешь?
«Откуда он знает мое имя?» — удивилась Стелла.
— Нет, я не бегаю. Я вышла поймать траурницу.
— Траурницу?!
— Да. Траурницу. Это красивый мотылек, немного похожий на дневной павлиний глаз, на переливницу и на адмирала, но имеет другую окраску...
Стелла со знанием дела описала траурницу и еще с десяток бабочек, которые имеют что-то общее с траурницей, и по тому, как она говорила о них, Верес понял, что для девочки охота за мотыльками — не просто забава.
— А я бабочек совсем не знаю, — улыбнулся он. — Для меня все они одинаковые. А вот птицами я немного интересовался, пробовал когда-то собирать коллекцию яиц. Но после одной смешной и страшной истории бросил это занятие.