Подошли к реке, где была кладка.
На том берегу маячили две фигуры.
— То ваши дети ожидают своего отца, — сказал овчар. — Идите к ним, а я вернусь на гульбы. Только стерегитесь, чтоб горилка не толкнула вас в воду.
Когда Касьян Маркович ступил на противоположный берег, овчар крикнул:
— Доброй вам ночи! Отдыхайте себе спокойно. А завтра я буду идти мимо вас и укажу, как добираться до Синевира.
Они шли между высоченных старых сосен, на которых, казалось, держится тусклый купол неба. Под ногами шелестела хвоя, потрескивали ломкие, сухие ветки.
Впереди быстро шагал проголодавшийся Олекса. Он молча освещал карманным фонариком след, который оставили они с Валей, когда шли встречать отца.
До них еле слышно доносились звуки свадебной музыки. А Тернюк все еще был переполнен ею. На крутом подъеме он остановился передохнуть: усталость, забытая на какое-то время там, на свадьбе, снова давала себя знать.
— Утомились? — спросила Валя.
— Да, — признался Касьян Маркович, довольный сочувствием невестки.
— Все утомились. Это с непривычки, — Валя по-детски громко и аппетитно зевнула, рассмеялась. — Я тоже едва держусь на ногах... А Костенька наш, наверное, уже спит с бабушкой.
На тесной полянке, среди черноты леса, дымил угасающий костер. На палках-рогатулях сушились выстиранные носки. На другой сучковатой жерди висели кружки и полотенца. Накрытые крышками котелки, оба уже закопченные, стояли на земле, обложенные горячей золой. На широком пне с давно почерневшим срезом поблескивали алюминиевые миски. Рядом с пнем два бревна — скамейки. Одно — толстое, ровное; другое — корявое, крученое, похожее на огромного окаменевшего ящера. Казалось, что это действительно допотопное чудовище подняло уродливую голову на короткой шее и заглядывает в черные проемы палаток.
Люся и Роман, прижавшись друг к другу, сидели на толстом бревне. Они спали.
— Ну а грибы будем сегодня есть или, может, оставим на завтрак? — шутливо произнес Тернюк, зная, что сон у голодных чуткий.
Люся и Роман сразу же проснулись.
На мерцающие угли бросили сушняк. Вспыхнул огонь, языки пламени лизнули черные челюсти ночи — сказочный мирок расширился.
Ужинали без лишних разговоров, сосредоточенно, по-деловому. Даже любопытная ко всему Люся не расспрашивала Касьяна Марковича, как он гостил на сельской свадьбе. Лишь изредка звучали короткие слова, похожие на команду:
— Где соль?
— Подай, пожалуйста, хлеб.
— У кого нож?
«Как в операционной», — подумал Иордан и даже почувствовал знакомый запах эфирных испарений.
...Они лежали в палатках, в теплых спальных мешках, на пружинящей душистой перине из сосновых веток. Настоящий туристский отдых! А вокруг ночь, лес и горы. И ты чувствуешь себя частицей всего этого, сливаешься с окружающим миром, растворяешься в нем.
Иордан не мог уснуть. Его волновал плеск близкого ручейка. Точно так же струится из крана напористая вода в предоперационной. Вот он тщательно моет руки, переговаривается с сестрой, просит показать рентгеновские снимки больного, а вода плещет и плещет...
Сколько раз за время своей работы ему приходилось готовиться к операции, сколько раз он, будто какой-то чародей, маг, подходил к операционному столу, склонялся над больным, веря в свою непогрешимость.
Чародей, маг... Непогрешимость... Может, и так. Разве без веры в свою непогрешимость была бы твоя рука твердой и ловкой? Сомнения и колебания хирург оставляет за порогом операционной. Должен оставлять. Но это все же удается не всегда. Каждая новая операция не похожа на предыдущую, даже однотипную. Адекватных недугов не существует. Природа не знает однообразия ни в чем — ни в добром, ни в злом. И ты на каждой операции тоже другой, с каждым днем ты чувствуешь себя опытней, уверенней. И все-таки многое зависит от непредвиденного стечения обстоятельств...
Иордан слушал спокойное, ровное дыхание жены и завидовал ей. Ничто не тревожило ее. Вся она здесь. Лежит вот завернутая, будто кокон шелкопряда, в спальный мешок и видит счастливые, безмятежные сны. Все для нее — «как музыка». И Олекса с Валей тоже спят с юношеской беспечностью. Ведь у них еще нет почти той дороги, которая позади, вся она впереди. А вот учитель, может, и не спит. Ему есть на что оглянуться. В его годы носишь груз не только тот, что в вещевом мешке...