— Все готово? — спросил он хирургическую сестру и не узнал своего голоса.
А мать узнала.
— Все-таки ты будешь резать, сынок?
Роман ничего не ответил.
— Наркоз! — приказал он сестре.
Мать не понимала, что это означает, но догадалась.
— Это, наверное, меня усыплять будут?.. Может быть, я и не проснусь. Дай же, сынок, я хоть насмотрюсь на тебя. Подойди поближе...
Ее запекшиеся, почерневшие губы дрожали, лицо было белое, словно обмороженное.
Но вот начал действовать наркоз. Матери показалось, что она куда-то плывет, а сын стоит на берегу и все отдаляется и отдаляется от нее. Вот он стал едва заметным. Вот уже белый туман совсем поглотил его...
Над столом включили свет.
Роман склонился над матерью и с ужасом почувствовал, что ему страшно, что у него нет сил, решительности приступить к операции...
Тогда, наяву, то колебание, то мучение продолжалось какие-то секунды, а сейчас, во сне, той муке, казалось, не будет конца.
Иордан проснулся и долго не мог прийти в себя. Где он? Почему вокруг непроницаемая темень? Что за плеск воды? Чье рядом дыхание?..
Наконец избавившись от кошмарного сна, он выполз из палатки, набрал сушняка, разжег костер, закурил и, усевшись на бревно, стал ждать рассвета...
Касьян Маркович осторожно, чтоб не потревожить сына и невестку, приоткрыл полог палатки. Увидев около костра Романа, удивленно воскликнул:
— О, вы уже куховарите?
— Да нет, не куховарю. Зализываю раны.
Тернюк не понял Романа, и тот коротко рассказал ему свой сон.
— Но вы все же оперировали мать? — боясь показаться бестактным, осторожно спросил Касьян Маркович.
— Конечно, оперировал. Страшно было до вскрытия. А потом... Вы же знаете: человеческая психика на удивление мобильна и способна к автоматической переориентации. Страх ошеломляет лишь до тех пор, пока человек не разгадает его причины, а когда разгадает, появляется подсознательная потребность действовать, и страх отступает. Страх — это спутник бездеятельности. — Иордан наклонился к костру, взял надгоревшую веточку, прикурил погасшую папиросу. — Все обошлось, к счастью, благополучно. Мать выздоровела. Живет и поныне в наших Верблюжках. Ее оттуда не выманишь. Для нее Верблюжки, как для вчерашнего гуцула Верхний Быстрый, — столица мира... Я и сам, когда пойду на пенсию, наверно, уеду в наши Верблюжки...
Сумерки в лесу редели, расползались между сосен, скатывались вниз, к реке. Небо становилось все светлее, наполнялось живой теплотою.
Начинался новый день.
— Ну что ж, будем считать, что сегодня наша очередь готовить завтрак, — улыбнулся Тернюк и, взяв котелки, пошел босой по увлажненной хвое к ручью.
Вскоре макароны, заправленные свиной тушенкой, и кипяток для кофе были готовы. Касьян Маркович хотел было разбудить остальных, но Роман остановил его:
— Подождите! Будить обычным способом — это очень канительно. Мы их поднимем по-научному. Вы только не смейтесь.
Иордан взял ложку, снял с шеста кружку и, отойдя шагов на пятьдесят от палаток, начал стучать ложкой о кружку и тихо блеять.
В палатках тут же зашевелились.
— Ой, это же овчар уже гонит стадо! — всполошилась Люся.
Касьян Маркович едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
Люся, Валя и Олекса быстро выбрались из палаток.
— Ясно, — разочарованно вздохнула Люся. — Очередное художество моего гениального Иордана. Внимание! Внимание! Будущий профессор изображает из себя барана!..
— Это не наихудший вариант, — засмеялся довольный Роман. — Хуже, если бы было наоборот.
Они позавтракали, вымыли посуду, свернули палатки и уже упаковывали рюкзаки, когда от реки послышался звон настоящего колокольчика. Проголодавшиеся за ночь овцы спешили на знакомую им горную поляну. Старый овчар и два подростка — мальчик и девочка — подошли к только что залитому, еще парующему костру.
— Доброго утра вам! — сказал гуцул. — С воскресным днем вас!
Дети тоже поздоровались и стали рядом с овчаром. Им было лет по девять, оба одинакового роста, похожи друг на друга, как двойнята.
— Ваши внуки? — спросила овчара любопытная Люся.
— Нет, это мои правнучата, моя помощь. Летом, пока у них нет школы, пасем скот с ними. Здесь они имеют другую школу. Должны же они все видеть сами, все, где живут, знать.
— Смену себе готовите? — не унималась Люся. — Думаете, что они тоже около скота ходить будут?
— Кто знает, молодица, что им судилось, около чего им придется ходить: около машины, около леса или около скота. То они сами изберут. Меня ж одно тревожит: чтоб они сами скотами не стали, как это иногда случается... Так ли я говорю, товарищ учитель? — обратился овчар к Тернюку.