Раньше в своем колхозе Ольга работала свекольщицей. Но когда встретилась осенью на областном совещании передовиков с будущим мужем и махнула к нему в соседний район, сменила там сладкий корень на горькую отраву. Богдан Яковлевич не выращивал в колхозе табак, жалел для него землю, хотя сам и курил несколько лет.
— От каждого человека его работой пахнет, — улыбнулась задиристо Ольга. — От мамы пахнет цыплятами, за которыми она ухаживает на птицеферме: такими маленькими пушистыми, как одуванчики, пискунами. От Николая — мазутом. А от вас, папа, пахнет... застарелым злом...
— А от тебя, умница, табаком, — повторил Шкрамада.
— Ну, что ты заладил одно и то же! — крикнула незлобиво от стола Ганна. — Ты лучше порадуйся за дочь. Ее портрет на доске Почета висит.
Вот почему она храбрится. Приехала, значит, сказать, что чужие люди оценили ее лучше, чем отец.
— За что же такой почет? За табак?
— За табак, папа. За табак. Наш колхоз от него имеет не меньше прибыли, чем вы от своих бураков.
Гордо сказанное слово «наш» и то, что дочка сравнила табак с бураками, задело самолюбие Шкрамады.
— Нашла чем хвастаться. Посчитай лучше, сколько зла от твоей погани...
Николаю стало жаль присмиревшей жены. Чтобы отвлечь внимание тестя на себя, он сказал:
— А может быть, отец, еще не разгадали это растение? Может, табак тоже имеет какие-то лекарственные свойства, как, скажем, змеиный или пчелиный яд?
— Знаешь что, милый зять, — прищурил Шкрамада глаза, будто в них попал табачный дым, я этой гадости столько пропустил через себя, что уже сердцем почувствовал ее лекарственные свойства.
— Зачем же вы тогда курите? — примирительно, даже сочувственно спросила Ольга.
Шкрамада иронически взглянул на нее:
— Не курю уже. Так что плакали ваши прибыли. Бросил дымить.
— Давно?
— С тех пор как ты табаком стала заниматься. Не хочу, чтобы родная дочь травила меня...
Ганна силком выпроводила ершистого мужа на кухню:
— Иди-ка умойся после дороги, да садитесь к столу.
На кухне Богдан Яковлевич немного успокоился. Ну, к чему эти пустые разговоры? Не Ольга же виновата, что колхоз выращивает табак, не ей и ответ держать за него... К столу подошел уже тихий, смирный.
Но теперь «завелась» почему-то дочь.
— Вы бы, папа, еще и о Кирилловой работе высказались. Он же у нас табака не выращивает и даже не курит.
Кирилл — самый младший в семье. Красавец! Спортсмен! За штангу у него и отечественные и международные призы. Работает тренером. Он — тоже в почете. Однако Богдан Яковлевич не любит хвалиться им перед людьми. Он привык почитать всякий труд, всякую работу, но только не такую, как у сына. Понимал, что спорт — тоже нужное дело, и все же не этого он ждал от младшего.
— Э-э, у Кирилла, считай, не работа, — уклончиво сказал Шкрамада. Ему не хотелось выглядеть перед зятем упрямым привередником, которому никто не может угодить.
— Работа, папа, — не отступала Ольга. — И какая еще работа. Кирилл зарабатывает не меньше Петра.
— Может, и зарабатывает. Я ваших денег не считаю. Только ты не равняй ребят. — В голосе Богдана Яковлевича снова появился холодок. — Не равняй, Петр работает, а Кирилл, как ты говоришь, зарабатывает. — Он повернулся к зятю: — Вот видишь, Николай, каких мы с Ганной вырастили детей. Даже отцу перечат. Один только Петр у нас почтительный.
— Петр? — воскликнула Ольга. — Хотите, я вам про вашего хваленого Петра такое скажу, что вы ахнете? Хотите?..
Ну, что плохого она может сказать о брате? Петр у них самый старший и самый удавшийся. Они всегда ставили его в пример младшим. Работает он сейчас экскаваторщиком на рудниках в Кривбассе, добывает железную руду. И, судя по всему, его там ценят: давно уже доверили бригаду, приняли в партию.
— На Петра нет причины напускать тумана, — предостерегающе сказал Богдан Яковлевич. — Петр у нас парень путевый, как и твой Николай.
— Я, отец, не столько путевый, сколько пьющий, — улыбнулся зять и поставил на стол бутылку.
— Ну, ну, — недовольно посмотрел на него Шкрамада. — С каких это пор гости стали угощать хозяев?
— С тех пор, как хозяева перестали угощать гостей.
— Так ты же не пьешь, когда на машине, — начал оправдываться Шкрамада.
— А сегодня выпьем понемногу. Для порядка. Есть причина.
Ганна, видимо, уже знала об этой причине — глаза ее радостно заблестели.
— Не мучьте его, дети — обратилась она к зятю и дочери.
Николай молча поднялся, подошел к стулу, на котором висел его пиджак, вынул из кармана свернутую газету и молча вернулся на свое место.