– Что же тогда тебя беспокоит?
– Я сам, – тихо признался Лиам. – Я тебе не говорил, что Роберт прислал два письма. В одном из них пишет о том, что несколько лет он был живым мертвецом. Но сейчас воскрес, вернулся к жизни и обнаружил, что у него есть незаконнорожденный сын. Матерью этого мальчика он называет одну цыганку.
– Цыганку? Но он не собирается же на ней жениться? Или собирается? Лиам? Он ведь не может жениться на цыганке?
– Собирается или нет, я не знаю. Он об этом не пишет. Но Роберт не скрывает своего восторга мальчиком и собирается сделать его своим наследником.
– Наполовину еврей, наполовину цыган, – в раздумье говорила Мириам. – Лишь небу известно, что из него получится.
– По крови серединка наполовинку, а вот что касается наследства, то он будет вполне Мендоза, ведь его отец – Роберт Мендоза. И сейчас есть возможность воссоединить наши дома. На виноградниках в Хересе стали изготовлять новый сорт вина. Этот испанец привез мне его на пробу. Это что-то невообразимое. Роберт хочет, чтобы я его завозил, притом не в бочках, а в бутылках с этикеткой «Мендоза – Руэс».
– А ты осилишь это дело?
– Если и осилю, то много этого вина я не продам, – признался Лиам. – Но я ему напишу, что возьму столько, сколько смогу. Если ничего не будет мешать, то между нами опять начнутся хорошие, деловые связи.
– Прекрасно. Это хорошее и правильное решение, Лиам. А теперь вернемся к моему первому вопросу: что тебя волнует?
– То расстояние, которое нас разделяет, – ответил он, подумав. – Мы отдалились друг от друга. Раньше у наших домов были общие радости и неудачи, а теперь… Наши сыновья, Джозеф и этот Рафаэль, некогда могут друг друга не узнать. – Он погладил жену по округлившемуся животу. – А что касается вот этого…
Мириам положила свою руку на его и сильнее прижала ее к своему телу.
– Мой отец мечтал о том, что мы с Робертом достигнем единства во всем, что мы будем равноправными партнерами без всякого там старшинства и прочее. К примеру, эти два мальчика, – абсолютно чужие, незнакомые друг другу люди, принадлежащие к различным мирам. И если наши узы с Робертом крепки, так как мы выходцы из одного дома, то наши мальчики обречены на соперничество. Как это было с предшественником Роберта, доном Доминго. Тот же все делал, как ему заблагорассудится. Мне это ясно, Мириам, как пророчество, увиденное Соломоном.
– Не Соломоном, а Даниилом, – поправила его Мириам.
Ее всегда поражала невежественность ее мужа в вопросах торы и талмуда. Он же ведь мог читать и писать, не то, что она. Изучение священных книг было первейшей обязанностью для мужчины, если он был настоящим иудеем. Но, Лиам… – она отбросила эти мысли и подумала о другом.
Лиам улыбнулся и нежно погладил ее по руке.
– Хорошо, дорогая, как все обдумаешь, так мне скажешь.
Она, конечно, глупышка, но жена-прелесть. Разговор с ней оказал на него благотворное влияние. Лиам повернулся и, наконец, обретя удобное положение, уснул.
Мириам еще долго лежала, не сомкнув глаз, – она обдумывала свой план. Да, решила она, он может быть осуществлен. Джозеф – мальчик-умница. Если даже этот пресный испанец не задержится в Лондоне, она найдет учителя испанского языка. И поиски начнет прямо завтра. А Джозефу она объяснит, что папа пока об этом не должен знать. Что, мол, это для него они готовят сюрприз. Вот он будет удивлен, когда его сын заговорит на этом диковинном языке. А когда он этот язык одолеет, то что ему помешает съездить в Испанию, чтобы встретиться со своим дядюшкой Робертом и со своим кузеном Рафаэлем и создать чувство семейной общности. Ничего не мешает, решила она и успокоенная уснула.
20
В Кордову Роберт возвратился после полуночи четвертого декабря. Он дольше отсутствовал, чем предполагалось, так как по дороге из Кадиса он посетил Херес, где застал Федерико Руэса при смерти.
Молодого человека придавил дуб, росший вблизи дома. Желая сэкономить деньги на расходах, он взялся валить деревья, из которых изготовлялись бочки для вина, и однажды, когда он валил очередной дуб, с ним случилось это несчастье. Роберт хорошо помнил, как сам посоветовал ему свести до минимума накладные расходы. Роберт, которого мучила совесть за то, что случилось с его виноделом, решил задержаться в Хересе до тех пор, пока не решится судьба Федерико. Был вызван лекарь, который взялся спасти Руэсу жизнь, путем ампутации ему ноги.
– Объясните мужу, что он как был здесь главным лицом и моим партнером, – сказал он Марисоль, – так им и остается. А для того, чтобы изготовлять его замечательный херес, вовсе не обязательно иметь две ноги. Другого такого винодела, как он, нет и быть не может.
Жена Федерико осыпала Роберта неуместными, в данном случае, благодарностями.
– Спасибо вам, дон Роберт, вы самый добрый человек во всей Андалузии.
– Ерунда. Просто его здоровье и работа в моих личных интересах должны быть нормальными, – ответил ей Роберт, смущенный потоком благодарностей в свой адрес. – А теперь я должен ехать, так как в Кордове меня уже давно кое-кто ждет и беспокоится обо мне.
Марисоль скрыла свою улыбку, но Роберт ее заметил. Значит и здесь, в Хересе, прознали про женщину, которую все называли императрицей.
– Я полагаю, что во дворце скоро может состояться свадьба, – заявил он не смущаясь. – Мне придется потерпеть до тех пор, пока Федерико не поправится и вы вместе приедете ко мне в гости.
Остаток пути он мчался, как демон на черных крыльях. От волнения и счастья у него звенело в ушах. Наконец-то он принял долгожданное решение, на душе у него стало легко и радостно. Да, он женится на Софье. Она любит его и выйдет за него замуж: в этом он не сомневался. Он тоже любил ее, а как по-иному можно назвать то чувство, которое постоянно требовало того, чтобы Софья была рядом. Как еще можно объяснить тот жар, молниеносно вспыхивающий в нем при мысли, что он обнимет ее, поцелует и ляжет с ней в постель. Причина его страстного желания Софьи заключалась не только в его шестилетнем воздержании, он сгорал сейчас от желания обладать женщиной, которая завладела его чувствами. И это была Софья со всей присущей ей неповторимостью и душевной красотой, которая была неотделима в его представлении от красоты телесной.
Дорога таяла под копытами скакуна. В свисте ветра ему слышались ритмы фанданго, он громко смеялся и это было чувство чистой, ничем не замутненной радости.
Он не стал звонить в ворота Патио дель Ресибо и поднимать на ноги весь дворец. Ему хотелось проникнуть во дворец без всяких объявлений, как снег на голову, и прямиком отправиться в будуар Софьи. Она будет пребывать в дремоте, а он обнимет ее, снимет с нее шелковую ночную сорочку и, не говоря ни слова, станет ее жадно любить. Они скрепят их союз единением тел. Может быть именно этой ночью она понесет от него еще одно дитя. Если бы только это могло произойти, в каком он был бы восторге! Хотя никто и никогда не заменит ему его Рафаэля, его первенца и наследника.
Роберт остановился у ворот конюшен и не успел отпустить шнур колокольчика, как вышел молодой грум.
– Это вы, идальго! Мне не велено было дожидаться вас. – Юноша протирал глаза, он еще не проснулся и затем взял у Роберта поводья.
– Никто не знал, что я должен приехать, – успокоил его Роберт. – Позаботься о нем как следует, мальчик, он сослужил мне добрую службу. – Слушай, нет ли у тебя свежей чистой воды? – спросил Роберт, перебрасывая через двери загона свой запылившийся сюртук.
– Вот, идальго, в этой байке. Я как раз принес ее вечером, чтобы утром напоить лошадей.
– Подойдет. – Роберт с удовольствием ополоснул затылок, лицо и вымыл руки. Конечно, хорошо было бы принять ванну и вымыться по-настоящему, но он не мог ждать, пока ее приготовят. Душой и телом Роберт рвался к Софье. А пока и этого, с позволения сказать, мытья достаточно.
Дворец был погружен во тьму и безмолвствовал, чему Роберт был рад. По черной лестнице, предназначенной для прислуги, он поднялся наверх и остановился у спальни Софьи. Прежде чем войти к ней Роберт решил снять сапоги. Боже мой, Боже! Да в том состоянии, в котором он сейчас пребывал, ему ничего не стоило завалиться к ней в кровать в этих грязных сапожищах. Усмехнувшись про себя, Роберт осторожно открыл дверь и тихонечко вошел в комнату, так же осторожно прикрыв за собой дверь. Толстая шерсть турецкого ковра, устилавшего пол, делала его шаги бесшумными, когда он направлялся к постели…