-- А ты чего молчишь?
-- Я тоже считаю, что финикийцу доверять нельзя, -- спокойно ответил Эвмен, -- он действительно слишком многим обязан Ранеферу. Как нам известно, он прежде промышлял пиратством, а несколько лет назад участвовал в налёте финикийцев на египетский флот в Тире, в союзе с покойным отцом Шинбаала. "Пурпурные" тогда были разгромлены, но их вожди сохранили жизни и титулы. Слишком большой долг вырос у Эли-Баала перед египтянами. Он скажет все, что велит ему Ранефер. Я считаю... Прости, царь, я все ещё не собрался с мыслями. Позволь рассуждать вслух?
-- Продолжай.
-- Они обвиняют Филоту. Допустим, лгут. Допустим, все это подстроено, чтобы ослабить нас, но при этом большой войны избежать. В этом случае перекладывание вины на чужие плечи означает, что они не чувствуют себя достаточно уверенно, чтобы открыто объявить: "Мы в своём праве сильного, что хотим, то и делаем, а вы утритесь". Но несмотря на их успех в этом происшествии на Родосе...
-- В бойне на Родосе, -- недовольно поправил Пердикка.
-- В бойне, -- согласился Эвмен и продолжил, -- какая-то тут странная логика. С одной стороны они наносят удар вовсе не исподтишка, дают возможность Филоте встретить их лицом к лицу. Никто ведь не мог предполагать, что боги отдадут победу им.
-- Почему не мог? -- возразил Птолемей, -- Мерит... Ты же сам был свидетелем. А Ранефер из того же теста. Что, если он все предвидел?
-- Может быть, -- кивнул Эвмен, -- вот только говорила она столь сумбурно, что я почти ничего не понял. И вообще, все эти прорицания... Я бы поостерёгся бездумно им доверять. Сколько было случаев, когда слова пифии истолковывали неверно.
-- Хватит о богах и прорицаниях, -- раздражённо бросил Александр, -- говори о деле, Эвмен.
-- Прости, царь. Так вот, про логику. Повторюсь, я считаю, что никто не мог быть уверенным в победе. И потому нам надо обратить пристальное внимание на письмо Аристомена.
-- На чьё письмо? -- переспросил Пердикка.
-- Аристомена, -- сказал Александр, -- это один из катаскопов, он попал в плен на Пустоши, но нашёл способ дать знать о себе. И не только о себе.
-- Аристомен указывает на опасность, исходящую от Анхнофрет.
Пердикка, Кен и Полиперхонт вытаращились на кардийца. Только Птолемей не удивился. Он был посвящён в это дело.
-- Запасной план? -- спокойно спросил Александр.
-- Не обязательно. Что мешает ударить сразу двумя руками?
-- Но все эти обмены зодчими и философами...
-- Чтобы ослабить нашу бдительность.
-- Опасность, исходящую от... -- пробормотал Пердикка, -- какую опасность?
-- Разведчик пишет, что наша посланница увлекается отправкой душ к Харону. Немало преуспела в этом, -- усмехнулся царь, -- и, кстати, его слова находят подтверждение.
-- Так что же это... -- пробормотал Пердикка, -- ты знал, кто она, царь?
-- Разумеется, -- усмехнулся Александр.
-- И ты так... спокойно общался с ней?
-- Эти игры, Пердикка, -- сказал царь, -- поинтереснее твоих легкомысленных ставок на бойцов.
Он снова перевёл взгляд на секретаря.
-- Ты, Эвмен, все переживал за логику, но так и не сказал, что тебя смущает.
-- Смущает то, что при всём при этом они спокойно отдались в наши руки, -- сказал Эвмен, -- в полном и весьма высокородном составе. Перебить свиту -- пустяк. Их впятеро меньше.
-- Ранефер не мог рискнуть жизнью... -- начал было Птолемей, но не договорил.
-- Жизнью царицы? -- усмехнулся Кен, -- за неё больше всех переживаешь?
Птолемей покраснел.
-- Кобель... -- еле слышно процедил Пердикка, бросив на Лагида неприязненный взгляд.
-- Он её любит, -- пробормотал Птолемей.
-- Есть в этой любви что-то нездоровое... -- сказал Александр, глядя в пустоту.
Повисла долгая пауза.
Александр обдумывал слова Эвмена. Сейчас кардиец довольно гладко подводил к тому, что виновны египтяне, но час назад говорил совсем другое.
Неарх привёл с собой нескольких очевидцев боя из числа младших командиров. Во все время их рассказа царя трясло, словно в ознобе. Когда они поведали про Теру, Эвмен сказал:
-- Вот и причина.
-- Что? О чём ты говоришь? -- спросил Пердикка.
-- Критяне наверняка обратились к Ранеферу за помощью. Дабы он отомстил нам за разорение острова. Вот он и пришёл к Родосу с флотом. Преследовал Филоту.
-- Как они узнали? -- пробормотал Кен.
-- У них везде глаза и уши, -- мрачно бросил царь, -- какого купца из "пурпурных" не тряхни, окажется, что он стучит на собратьев в Дом Маат.
-- Какие дела могут быть у египтян с Критом? -- недоуменно поинтересовался Кен.
-- Тутии говорил Пармениону, что Крит и Родос -- их данники. Вот они их и защищают. От нас, -- ответил Эвмен.
-- Откуда ты знаешь? -- снова удивился Кен.
-- Должность у него такая, все про всех знать, -- рассеянно сказал Александр.
Он совсем запутался, но продолжал лихорадочно искать возможность обвинения египтян. В противном случае ситуация становилась просто неразрешимой. В руках Ранефера Филота. Друг детства. Его отец, Парменион, на совете не присутствовал, пытался утихомирить войско, взбудораженное мгновенно разлетевшимися новостями. Сейчас там, как водится, умножаются слухи, один другого невероятнее.
Ранефер и Неарх покинули Родос почти одновременно. Критянин торопился к Александру и потребовал ускорить погребение павших, вызвав недовольство и без того подавленных эллинов и македонян.
После боя на многих кораблях едва хватало людей для устроения смен измученных гребцов, которые работали, не покладая рук, не останавливаясь на ночь. Неарх держался берега, поскольку многие корабли имели наскоро залатанные пробоины и нещадно протекали. Черпальщики совсем сбились с ног, выплёскивая за борт ведра воды. Идти в Саламин пришлось длинным путём, вдоль северного берега Кипра. Почти всю обратную дорогу дул боковой ветер и лишь когда флот обогнул северо-восточную оконечность острова, македоняне смогли поставить паруса и немного отдохнуть. Несколько кораблей отстали.
Неарх собрал со всего флота самых лучших, самых крепких и избежавших ран гребцов. Выбрал наиболее быстроходную триеру и отправил в Саламин. Ранефер поступил так же, оставив флот на Нимаатра.
Посыльная триера Неарха шла в Саламин, огибая Кипр с юга. Македоняне смогли вырваться вперёд. При всём своём великолепном зрении знаменитого лучника Ранефер едва мог различить их далеко впереди, но путь его до Пер-Маата был короче и на берег он ступил раньше. Македонянам ещё нужно было несколько часов грести против ветра, а Ипи, затребовав лучших лошадей, уже стрелой летел по накатанной дороге в Саламин. И все же боги были благосклонны к Неарху. Его вестник в результате этой бешеной гонки отстал от Ранефера менее чем на час, тогда как весь остальной флот достиг Саламина лишь спустя сутки.
Выслушав гонца, Александр пришёл в бешенство, но бушевал недолго. Смог взять себя в руки. Гнев сменился растерянностью. Царь не знал, как поступить, что предпринять.
В это время в самом разгаре были состязания лучников. Критяне изо всех сил старались не упасть лицом в грязь перед царём, и продемонстрировали, что хотя искусство египтян велико, но и они не лыком шиты. Сам Омбрион, начальник стрелков, выбыл из состязаний предпоследним из своих соотечественников, не сумев поразить мишень, отнесённую уже так далеко, что не всякий мог просто докинуть до неё стрелу, не говоря уж о прицельной стрельбе. Последний из критян, рядовой воин, ещё продолжал борьбу с пятью египтянами, одним из которых был Сокол, тот самый седой мастер, стрелявший в Аристомена на Пепельной Пустоши (впрочем, никто из эллинов об этом не знал). Именно Сокол стал в итоге победителем, а критянину удалось обставить лишь одного из этой пятёрки.
Стадион гудел. Эллины и македоняне впечатлились искусством варваров. Повсюду обсуждали способы стрельбы и изготовления луков. Ремту, участников состязаний, хозяева Игр уговаривали выпить вместе, просили показать оружие. Те, не зная, как себя вести, растерянно оглядывались на своих начальников, которые внезапно чем-то очень озаботились.