Царь все это уже знал, не зря он потратил уйму времени, расспрашивая о нравах северян сановников Пиллии. На том и строился весь план взаимоотношений с хеттами, придуманный царём вместе с Гефестионом, Птолемеем и Эвменом.
-- Я вовсе не собирался воевать с хатти, -- сказал Александр, -- я пришёл в вашу страну, чтобы догнать и наказать хурритов, чинивших разбой в Киццувадне. Известен ли тебе, наследник, некий Талза?
-- Известен, -- ответил Хуцция, несколько опешив, -- это один из военачальников нашего друга Пиллии. Достойный воин.
-- Он трус, разбойник и убийца, -- спокойно заявил Александр, -- этот Талза, которого ты назвал достойным воином, не имея сил и смелости сразиться со мной в открытом бою, нападал исподтишка, избивал мой народ, беззащитных женщин и детей.
-- Где избивал? -- подался вперёд Муваталли, -- в Киццувадне? Как же твой народ оказался там? Мы прежде не слышали о тебе. И почему ты изгнал Пиллию из его царства, а теперь ещё и обвиняешь его воинов в том, что они боролись с тобой на своей земле?
-- Не слишком ты вежлив, -- сказал царь, -- раз влезаешь в разговор, даже не назвав себя.
Хуцция примирительно поднял руки ладонями вперёд.
-- Сей высокородный воин зовётся Муваталли, -- сказал наследник, -- он начальник царских телохранителей и Первый Страж державы хатти. Наши обычаи позволяют ему говорить в присутствии царей без особого дозволения. Разве ваши -- нет?
-- Наши тоже, -- спокойно ответил царь.
-- В таком случае я хотел бы получить ответ на вопрос достойного Муваталли, -- заявил Хуцция.
Александр медлил с ответом. Не потому, что обдумывал его. Все было обговорено и решено уже давно, ещё до начала похода. Наконец, он сказал:
-- Хурриты, с которыми мы сразились в Киццувадне, назвали нас именем аххиява. Скажи, достойный наследник, известно ли тебе это племя?
-- Известно, -- кивнул Хуцция.
-- А известно ли тебе, где лежат земли этого племени?
-- На западе. Держава хатти соприкасается с ними.
-- Хорошо ли ты знаешь этих аххиява? Похожи ли воины этого народа на моих воинов?
-- По правде сказать, нет, -- ответил Хуцция, -- совсем не похожи. Однако Пиллия утверждал, что схожи ваши языки. Кроме того, жители Канахана причисляли вас к сему племени, а они часто страдали от набегов пиратов аххиява и, естественно, хорошо знакомы с ними.
Александр кивнул.
-- Ведомо ли тебе, что войско моё пришло в Киццувадну не с далёкого запада, а с юга?
-- И это ведомо.
-- Знаешь ли ты пути, которыми многотысячное воинство могло пройти с запада на юг, так, чтобы хатти его не заметили?
Хуцция задумался и спустя минуту признал:
-- Нет, таких путей мне не известно. Разве что морем, но я даже представить себе не могу, сколько потребуется кораблей аххиява, чтобы перевести такую рать, что стоит передо мной.
-- В таком случае ты, верно, не удивишься моему ответу, как мы оказались в Киццувадне. Моё царство лежит на северо-западе от земель аххиява. Года не хватит, чтобы добраться оттуда в Киццувадну сухим путём. Несколько тысяч кораблей нужно, чтобы перевести всех моих людей морем. И здесь я и мои воины оказались по воле богов.
-- По воле богов? -- переспросил Муваталли.
-- Именно так, Первый Страж.
Хетты переглянулись. Да, действительно, светловолосый все расписал так, что иного объяснения не придумать. Макандуша действительно, словно с неба свалились.
-- Я возвращался на родину и предложил Пиллие пропустить моё войско. Он отказался. Мне осталось только сражаться.
Хуцция кивнул. Все это звучит столь же невероятно, сколь и логично. Воля богов... Пиллия пошёл против неё и поплатился. Что ж, объяснение происходящего удовлетворило наследника. Однако Муваталли ещё не исчерпал вопросов.
-- Что же ты намерен делать дальше, царственный Алекшандуш? Идти на свою далёкую родину? Потребуешь, чтобы мы пропустили твоё воинство?
"И впустили лису в курятник".
-- Нет, достойнейший. Я уже убедился, что путь очень долог и тяжёл. Всякое царство будет сражаться со мной, как Пиллия, и я источу свои силы. К тому же, верно, боги воспротивятся моему возвращению. Не зря же я был изгнан. Киццувадна -- моя добыча. Я останусь там. Если же вы пожелаете вернуть трон своему союзнику -- сражайтесь, -- царь улыбнулся, -- можем прямо сейчас начать.
Хуцция непроизвольно бросил взгляд на воинство макандуша.
-- Боги не унизили бы Пиллию, будь он прав, -- сказал наследник после недолгой паузы, -- а нам, стало быть, нет нужды воевать. Раз все выяснилось, уведёшь ли ты своё войско теперь? Если желаешь получить Талзу, то должен огорчить тебя, я не знаю, где он.
-- Пусть бежит, я не буду более преследовать его. Я уведу войско прочь. Но есть ещё кое-что.... Я не делал вам зла, хатти. Мои воины не чинили насилия в вашей земле. Боги свидетели тому. Вы же первые напали на меня, убили моих воинов. Я хочу получить возмещение.
-- Справедливо, -- кивнул Хуцция, чуть помедлив, -- наш закон гласит, что за каждого убитого ты можешь получить четырёх человек.
Александр усмехнулся.
-- Я пленил гораздо больше ваших воинов.
-- Пленил? -- поднял бровь Хуцция.
-- Вероятно, он говорит о людях Тиватапары, -- тихо сказал Муваталли.
-- Ты ведёшь речь о воинах, что вступили в бой с тобою вчера? -- спросил наследник.
-- Не только о них, -- ответил царь, -- сейчас, когда мы разговариваем, мои воины вяжут ваших. Тех, что шли в хвосте колонны.
Хуцция скрипнул зубами.
-- Это уловка, -- процедил Муваталли, -- он хочет убедить нас, что мы совершенно не в силах ему противостоять. Вероятно, потребует огромного выкупа.
-- Мы и так не можем, -- бросил наследник и снова взглянул на Александра, -- чего же ты хочешь?
Царь молчал довольно долго, глядя Хуццие прямо в глаза. Тот выдерживал взгляд и титаническим усилием воли сохранял невозмутимость, хотя мысли неслись, словно испуганные зайцы.
-- Я не желаю вашего унижения, -- наконец сказал Александр, -- поставим здесь, посреди поля, шатёр и проведём переговоры, не как враги.
Он сразу увидел, что предложение понравилось. Хетты всегда предпочитали дипломатию войне.
-- Да будет так, -- ответил Хуцция.
Большой шатёр из дорогой, окрашенной пурпуром ткани (царь стремился произвести впечатление) македоняне поставили довольно быстро. Внутрь внесли большой раскладной походный стол и несколько кресел. У входа замерла стража -- четверо хеттов и столько же царских щитоносцев во главе с Клитом. Внутрь прошли Хуцция и Муваталли, Александр, Эвмен, который запасся папирусами и письменными принадлежностями, хуррит-переводчик и поверенный Эвмена, известный, как Дракон. Обсуждать предстояло серьёзные вещи, но опять с двойным переводом, что, конечно, не радовало, но было неизбежно. Хуррит изучал эллинский язык уже почти год, но ещё не мог похвастаться тем, что овладел им в совершенстве. Довольно часто обращался к Дракону на финикийском, чтобы тот объяснил что-то непонятное в речи царя.
Эвмен своего поверенного Драконом больше не называл. Незадолго до отправки первого посольства в Египет, царский секретарь, заинтригованный познаниями своего раба в истории, расспросил его и, тот, впервые за двенадцать лет произнёс своё настоящее имя -- Итту-Бел. Эвмену не удалось добиться от Дракона откровенности в той мере, на которую он рассчитывал. Итту-Бел рассказал, что попал в рабство, когда персы жестоко подавили восстание его родного Сидона. Жители города сражались отважно, но были побеждены из-за предательства своего царя Теннеса, который поверил обещанию Артаксеркса Оха сохранить ему жизнь. Слова Ох не сдержал. Теннеса персы казнили, и вместе с ним перебили сорок тысяч сидонян, остальных обратив в рабство.
Свой род Итту-Бел назвать отказался, сказав, что после двенадцати лет рабства кичиться славными предками глупо. Тем не менее, Эвмен видел, что сидонянин получил прекрасное образование, а потому явно происходил из семьи знатной. Итту-Бел продемонстрировал кардийцу великолепное знание истории, он знал язык египтян, умел на нём читать, на память называл имена фараонов, такие, что язык сломаешь повторить. Причём помнил иногда не одно, а два и даже три имени, сообщив, что всего каждый владыка Двойной Короны имеет их пять. Эвмен безотлагательно предложил царю отправить финикийца вместе с Птолемеем. Александр согласился.