- Нет!
- Он американец, - объяснил Уилберфорс. - Член одной из тех странных сект, что как грибы появляются в моей огромной стране. По-моему, они называют себя Братьями святого Иерусалима.
- А... э-э... дама?
- Понятия не имею, почему тебя интересуют подобные личности, проворчал Эмерсон. - Если и есть на свете что-то более скучное, чем благочестивый лицемер, так это легкомысленная модница. По счастью, я с такими особями не имею ничего общего.
Вообще-то вопрос мой был обращен к мистеру Уилберфорсу, и тот оправдал мои надежды:
- Это баронесса фон Хохенштайн фон Бауэр фон Грюневальд. Древний баварский род, почти такой же богатый, как английский королевский дом.
- Ха! - воскликнул Эмерсон. - Так, значит, молодец - банальный охотник за приданым?! Так я и знал! Худосочный лицемер!
- Да помолчи же, Эмерсон, - не выдержала я. - Они обручены? Похоже, баронесса находится с молодым человеком в очень дружеских отношениях.
Уилберфорс улыбнулся в бороду:
- Не думаю. Баронесса - вдова, но разница в возрасте... Да и называть этого человека охотником за приданым было бы несправедливо. Все, кто знаком с этим юношей, отзываются о нем с большим уважением.
- Знать его не хочу и говорить о нем не хочу! - отрезал Эмерсон. - Ну, Сейс, что вы думаете об этом папирусе?
- Трудный текст, - медленно сказал Сейс. - Собственные имена я могу прочесть, но только потому, что они греческие...
- Дидимус Томас, - сказала я.
- Поздравляю вас с такой проницательностью, миссис Эмерсон. Вы, несомненно, обратили внимание вот на эту лигатуру, которая служит сокращенным обозначением имени Иисуса.
Я скромно улыбнулась. Эмерсон фыркнул.
- Библейский текст? Ничего другого копты и не писали, будь они прокляты, одни лишь скучные копии Писания да нудные небылицы о святых. Кто этот Дидимус Томас?
- Апостол, насколько я понимаю, - ответил священник.
- Фома Неверующий? - просиял Эмерсон. - Единственный апостол, в котором нашлась крупица здравого смысла. Старина Фома мне всегда нравился.
Сейс нахмурился.
- "Блаженны не видевшие и уверовавшие", - процитировал он.
- Ну что еще мог сказать этот человек? - вопросил Эмерсон обрадованно. - О, этот ваш Иисус умел жонглировать словами, если, конечно, он вообще существовал, что весьма сомнительно.
Редкая бороденка Сейса задрожала от возмущения.
- Если такова ваша точка зрения, профессор, то этот обрывок представляет для вас мало интереса.
- Вовсе нет. - Эмерсон выдернул папирус из рук преподобного. - Сохраню его на память о любимом апостоле. Честно говоря, Сейс, вы ничем не лучше других бандитов-археологов, стремящихся украсть мои открытия.
Мистер Уилберфорс громко объявил, что пора уходить. Эмерсон продолжал говорить, явно вознамерившись довести преподобного Сейса до бешенства. Начал с сомнения в существовании Христа, а закончил презрением к христианским миссионерам... Такое кого угодно выведет из себя.
- Эти ваши христиане были редкостными наглецами! - весело воскликнул мой ненаглядный. - С какой стати они пытались привить мусульманам свои узколобые предрассудки? В своем первозданном виде ислам ничуть не хуже любой другой религии... Конечно, любая религия - это жуткий вздор, но...
Уилберфорсу наконец удалось увести своего глубоко оскорбленного друга, но лишь после того, как его преподобие нанес последний удар:
- Желаю удачи с "пирамидами", дорогой профессор. Не сомневаюсь, ваши соседи в Мазгунахе вам очень понравятся.
- Что он хотел этим сказать? - спросил Эмерсон, когда наши гости удалились.
- Полагаю, мы скоро узнаем.
Если бы я могла предвидеть, сколь пророческими окажутся мои слова... О, похоронный колокол прозвучал бы тогда веселее, но в тот вечер я была преступно беззаботна, радуясь удачному вечеру: обошлось без громкого скандала, да и Эмерсон не слишком бесновался.
Заглянув к Рамсесу и убедившись, что нашего беспокойного сына объял сон праведника, мой дорогой супруг с горящими глазами предложил последовать примеру чада и отправиться в постель...
- Как, а встреча с Абделем? - возмутилась я.
- Э-э... Я надеялся, что ты передумала. Пибоди, да этот твой Абдель и думать забыл о нас! Посулив объясниться при встрече, он лишь хотел выпроводить тебя, вот и все. Поверь, он нас не ждет!
- Чепуха, Эмерсон. Когда муэдзин пропоет в полночь с минарета...
- Не пропоет. Ты не хуже меня знаешь, Амелия, что в полночь на молитву не созывают. На рассвете, в полдень, среди дня, на закате и с наступлением темноты - вот когда следует молиться правоверному мусульманину.
Он был совершенно прав. Непонятно, почему этот факт вылетел у меня из головы. Справившись с досадой, я возразила:
- Но ведь иногда муэдзин поет и среди ночи.
- Вот именно, иногда. Порой самых благочестивых охватывает религиозное рвение. Но это невозможно предвидеть заранее. Будь уверена, Амелия, старого проходимца не окажется в лавке.
- Мы не можем утверждать наверняка.
Эмерсон в сердцах топнул ногой.
- Проклятье, Амелия! Отродясь не встречал такой упрямой женщины. Давай найдем компромисс - если в твоем словаре есть такое слово.
Я скрестила руки на груди, давая понять, что не дам обвести себя вокруг пальца.
- И что за компромисс?
- Давай еще часок посидим на террасе, и если услышим песню муэдзина, то отправимся в квартал торговцев. Но если до половины первого ничего не услышим, то пойдем спать.
Поскольку я и сама собиралась предложить то же самое, то нашла слова Эмерсона не лишенными смысла. В конце концов, мы не могли отправиться в лавку, не услышав условленного сигнала.
- Вполне разумный компромисс. Подчиняюсь твоему суждению, как и полагается послушной жене.
3
Если нужно убить час, то наверняка найдутся места и похуже, чем терраса гостиницы "Шепард". Мы сидели за столиком, потягивали кофе и наблюдали за прохожими. В ласковом египетском климате люди ложатся поздно, и жизнь на улицах кипит до глубокой ночи. Бесчисленные звезды сияли так низко, что, казалось, цеплялись за ветви деревьев. Серебристый звездный свет окутывал город призрачным покрывалом. Цветочники на улице предлагали свои товары ожерелья из жасмина и охапки розовых бутонов, обвязанных яркими лентами. В теплом ночном воздухе стоял густой и пьянящий цветочный аромат. Эмерсон подарил мне букетик. Его теплые пальцы нежно сжимали мою ладонь, в глазах светились чувства, не требовавшие слов, ласковый ветерок гладил мне щеку, и я почти забыла, зачем здесь нахожусь.