Я осмотрела папирус, выпила кофе, завела разговор о погоде и природе и только потом как бы невзначай спросила:
- Я обратила внимание, что лавка Абделя закрыта. Кто ее новый владелец? Его сын или та очаровательная старая дама, что называет себя женой бедного Абделя?
Критикас беззвучно рассмеялся:
- Вы знакомы с этой почтенной женщиной?
- Да. Похоже, очень решительная особа.
- Можно и так сказать. Разумеется, у старухи нет никаких оснований для претензий. Она действует от имени своего сына Хасана. Он из тех, кого вы, англичане, называете непутевыми: наркоман, не раз попадал в сомнительные истории. Но вы же знаете этих матерей - чем хуже сын, тем больше они к нему привязаны.
- М-да...
- Положение старухи было с самого начала безнадежным, - продолжал Критикас. - Абдель еще несколько лет назад лишил Хасана наследства. Сейчас у парня наверняка новая неприятность. Его уже несколько недель не видно.
Тут мне в голову пришла настолько очевидная мысль, что я удивилась, как это не додумалась до нее раньше.
- Мне кажется, я с ним знакома... Среднего роста, редкие брови и нет переднего зуба.
- Он! И еще сотни тысяч других египтян. - Критикас вновь беззвучно рассмеялся. - Ну что, миссис Эмерсон, папирус находится в отличном состоянии. У меня есть на него покупатель, но если вы желаете...
После долгой торговли я купила папирус. Сделка привела торговца в хорошее расположение духа, и он потерял осторожность. И вот тут-то я нанесла разящий удар!
- Этот папирус, случаем, не трофей Хозяина? Именно так называли это мифическое существо Абдель с Хамидом...
Глаза Критикаса сверкнули.
- Прошу прощения, миссис Эмерсон?
- Вам не хуже меня знаком этот жаргон, - сказала я. - Ничего страшного, мистер Критикас. У вас есть все основания хранить молчание, но помните, мы с Эмерсоном - ваши друзья. Если вам когда-нибудь понадобится наша помощь, достаточно только попросить.
Гордый грек поджал губы:
- Абделю вы говорили то же самое?
4
Я пообедала в гостинице. Эмерсон наверняка счел бы это пустой тратой времени, но мой дорогой супруг заблуждается. Гостиница - средоточие каирской светской жизни, и я надеялась услышать последние новости. Так оно и оказалось. Герр Бехлер угостил меня аперитивом и поведал местные сплетни.
Кофе я решила выпить на террасе, и не ошиблась. Именно там мне на глаза попалось знакомое лицо. Лицо сделало вид, что меня не замечает, но я встала и помахала зонтиком.
- Князь Каленищефф! Ваша светлость!
Завидев меня, русский изобразил удивление и дал себя уговорить составить мне компанию.
- Я думал, вы никогда не расстаетесь со своим выдающимся супругом.
- А вы что делаете в Каире? Надеюсь, в Дахшуре ничего не случилось?
Этот диалог, я полагаю, дает достаточное представление о бессодержательности нашего разговора. Каленищефф без умолку трещал, а я поджидала, когда можно будет вставить неприметный, но коварный вопрос. Озабоченная своими далеко идущими планами, я не замечала, что Каленищефф придвигается ко мне все ближе и ближе. Внезапно моей ноги что-то коснулось.
- Сегодня утром я была в квартале древностей, - сказала я, хладнокровно убирая ногу.
- Какое совпадение! - промурлыкал Каленищефф. - Я тоже. Жаль, что мы не встретились раньше. С удовольствием пригласил бы вас на обед, дорогая...
Рука его скользнула под скатерть и, проворно ощупав материю моей юбки, вольготно устроилась на коленке. Я отодвинулась, но стул князя Каленищеффа, казалось, был привязан к моему.
- У меня в Каире есть очаровательная маленькая квартирка, - продолжал ворковать его светлость, с вожделением глядя на меня в монокль, и придвинулся совсем вплотную.
В поисках истины и справедливости я готова пойти на многое, но всему есть пределы. Свой пояс с прилагающимися к нему инструментами я оставила в лагере, однако верный зонтик находился при мне. Стальное острие вонзилось в ногу князя.
Каленищефф выронил монокль, широко разинул рот, потом захлопнул его, потом снова разинул - и так несколько раз. И совершенно беззвучно. Я с интересом наблюдала за его гримасами.
- Счастливо оставаться, ваша светлость. Если у я еще немного задержусь, то опоздаю на поезд.
Как бы то ни было, день я провела с большой пользой и не могла дождаться, когда расскажу Эмерсону о своих открытиях. Правда, свидание с князем придется опустить, не то Эмерсон тотчас помчится в Дахшур и от бедного ловеласа останется лишь мокрое место.
Самое важное открытие заключалось в том, что человек, которого мы считали Хамидом, на самом деле был непутевым сыном Абделя. Но виновен ли Хамид в подлом грехе отцеубийства? Поначалу эта мысль мне понравилась, но чем больше я размышляла, тем больше остывал мой энтузиазм. Я могла представить ссору, даже удар, нанесенный сгоряча. Но вряд ли худосочный и ленивый Хамид стал бы пыхтеть, подвешивая отца на крюк. Уж, наверное, Абдель не смог бы терпеливо наблюдать, как родное чадо пытается его вздернуть, а самоубийством там явно и не пахло.
Всю обратную дорогу я развлекалась подобными умозаключениями. До дома я добралась еще засветло и рассчитывала, что Эмерсон будет на раскопках. Представьте себе мое удивление, когда я обнаружила его в гостиной. С Рамсесом на коленях. Все мое существо пронзила дрожь недоброго предчувствия, но я не смогла удержаться от того, чтобы не выпалить новость:
- Эмерсон! Я выяснила, кем на самом деле является Хамид!
- Являлся, - отозвался Эмерсон.
- Что?..
- Являлся. Рамсес только что нашел его останки, истерзанные шакалами.
5
Увы, теперь нам никогда не удастся расспросить Хамида!.. Я села и сорвала с рук перчатки.
- Удивляюсь тебе, Рамсес. И почему ты вечно натыкаешься на всякую гадость?
- На самом деле это не я, а Бастет наткнулась на эту гадость, спокойно ответствовал Рамсес. - Я дрессировал ее по своей методе и научил выкапывать всякие вещи. Теперь Бастет тоже археолог. Особый интерес она проявляет к костям, что не удивительно, но наша Бастет - кошка редкого ума, поскольку сумела преодолеть свои инстинкты и...
- Достаточно, мой мальчик, достаточно! - воскликнул Эмерсон. - Амелия, как ты можешь обсуждать с ребенком столь ужасные темы! Такая находка испугает и взрослого!
- И вовсе я не испугался, - недовольно сообщил Рамсес, извиваясь в нежных объятиях родителя. - Ученый-физиолог должен относиться к исследуемым объектам хладнокровно. Я хотел объяснить это папе, но не шмог.