– Боже мой, коптский папирус! Совсем забыла. Мистер Сейс только вчера о нем спрашивал...
Эмерсон улыбнулся:
– Этот святоша его не получит!
– И почему ты такой жадный, мой дорогой Эмерсон? Интересно, куда я подевала другой отрывок? Тот, что нашла в ночь убийства Абделя.
– Еще один папирус, мамочка? – обрадованно пискнул Рамсес.
– По-видимому, обрывок той же рукописи.
Рамсес возбужденно подпрыгнул.
– Мамочка, можно мне посмотреть на него?
– Я не помню, куда положила его, Рамсес.
– Но, мама...
– Если ты будешь вести себя хорошо и во всем слушаться папу, то обещаю: как только вернусь, непременно найду для тебя папирус.
3
Об обещании купить словарь я пожалела очень скоро. В Каире у меня было много дел, а отыскать книгу в здешних лавках – задача не из легких. В книжных магазинах я обычно застреваю очень надолго: что может быть приятнее, чем рыться в старых книгах? И все же я сумела справиться с задачей, да и как же иначе. На базаре башмачников я приобрела дюжину пар тапочек: по две для себя, Рамсеса и Эмерсона и шесть для львенка. Будем надеяться, что к тому времени, когда он разделается с последней парой, у него окончательно прорежутся зубы.
И лишь после этого отправилась в квартал торговцев древностями.
Лавка Абделя была заперта, ставни наглухо закрыты. На стук в дверь черного хода никто не отозвался. Несколько огорченная, я повернула назад, в сторону улицы Муски, где находился магазин Азиза, сына Абделя. Но по дороге меня осенила мысль получше. Я прошла мимо фонтана и нырнула под старинную арку, ведущую в глубь базара.
Критикас был самым известным торговцем древностями в Каире, соперником Абделя и нашим старым другом. Он встретил меня возгласами, в которых мешались упреки и искренняя радость.
– Насколько я понимаю, вы ищете демотические папирусы, миссис Эмерсон. Почему вы сразу не пришли ко мне?
– Я бы пришла, мистер Критикас, если бы меня не отвлекла смерть Абделя. Вы, наверное, слышали.
– Да, слышал. – Благородное чело Критикаса нахмурилось. – Печальная история. У меня есть превосходный экземпляр папируса Двадцать шестой династии...
Я осмотрела папирус, выпила кофе, завела разговор о погоде и природе и только потом как бы невзначай спросила:
– Я обратила внимание, что лавка Абделя закрыта. Кто ее новый владелец? Его сын или та очаровательная старая дама, что называет себя женой бедного Абделя?
Критикас беззвучно рассмеялся:
– Вы знакомы с этой почтенной женщиной?
– Да. Похоже, очень решительная особа.
– Можно и так сказать. Разумеется, у старухи нет никаких оснований для претензий. Она действует от имени своего сына Хасана. Он из тех, кого вы, англичане, называете непутевыми: наркоман, не раз попадал в сомнительные истории. Но вы же знаете этих матерей – чем хуже сын, тем больше они к нему привязаны.
– М-да...
– Положение старухи было с самого начала безнадежным, – продолжал Критикас. – Абдель еще несколько лет назад лишил Хасана наследства. Сейчас у парня наверняка новая неприятность. Его уже несколько недель не видно.
Тут мне в голову пришла настолько очевидная мысль, что я удивилась, как это не додумалась до нее раньше.
– Мне кажется, я с ним знакома... Среднего роста, редкие брови и нет переднего зуба.
– Он! И еще сотни тысяч других египтян. – Критикас вновь беззвучно рассмеялся. – Ну что, миссис Эмерсон, папирус находится в отличном состоянии. У меня есть на него покупатель, но если вы желаете...
После долгой торговли я купила папирус. Сделка привела торговца в хорошее расположение духа, и он потерял осторожность. И вот тут-то я нанесла разящий удар!
– Этот папирус, случаем, не трофей Хозяина? Именно так называли это мифическое существо Абдель с Хамидом...
Глаза Критикаса сверкнули.
– Прошу прощения, миссис Эмерсон?
– Вам не хуже меня знаком этот жаргон, – сказала я. – Ничего страшного, мистер Критикас. У вас есть все основания хранить молчание, но помните, мы с Эмерсоном – ваши друзья. Если вам когда-нибудь понадобится наша помощь, достаточно только попросить.
Гордый грек поджал губы:
– Абделю вы говорили то же самое?
4
Я пообедала в гостинице. Эмерсон наверняка счел бы это пустой тратой времени, но мой дорогой супруг заблуждается. Гостиница – средоточие каирской светской жизни, и я надеялась услышать последние новости. Так оно и оказалось. Герр Бехлер угостил меня аперитивом и поведал местные сплетни.
Кофе я решила выпить на террасе, и не ошиблась. Именно там мне на глаза попалось знакомое лицо. Лицо сделало вид, что меня не замечает, но я встала и помахала зонтиком.
– Князь Каленищефф! Ваша светлость!
Завидев меня, русский изобразил удивление и дал себя уговорить составить мне компанию.
– Я думал, вы никогда не расстаетесь со своим выдающимся супругом.
– А вы что делаете в Каире? Надеюсь, в Дахшуре ничего не случилось?
Этот диалог, я полагаю, дает достаточное представление о бессодержательности нашего разговора. Каленищефф без умолку трещал, а я поджидала, когда можно будет вставить неприметный, но коварный вопрос. Озабоченная своими далеко идущими планами, я не замечала, что Каленищефф придвигается ко мне все ближе и ближе. Внезапно моей ноги что-то коснулось.
– Сегодня утром я была в квартале древностей, – сказала я, хладнокровно убирая ногу.
– Какое совпадение! – промурлыкал Каленищефф. – Я тоже. Жаль, что мы не встретились раньше. С удовольствием пригласил бы вас на обед, дорогая...
Рука его скользнула под скатерть и, проворно ощупав материю моей юбки, вольготно устроилась на коленке. Я отодвинулась, но стул князя Каленищеффа, казалось, был привязан к моему.
– У меня в Каире есть очаровательная маленькая квартирка, – продолжал ворковать его светлость, с вожделением глядя на меня в монокль, и придвинулся совсем вплотную.
В поисках истины и справедливости я готова пойти на многое, но всему есть пределы. Свой пояс с прилагающимися к нему инструментами я оставила в лагере, однако верный зонтик находился при мне. Стальное острие вонзилось в ногу князя.
Каленищефф выронил монокль, широко разинул рот, потом захлопнул его, потом снова разинул – и так несколько раз. И совершенно беззвучно. Я с интересом наблюдала за его гримасами.
– Счастливо оставаться, ваша светлость. Если у я еще немного задержусь, то опоздаю на поезд.
Как бы то ни было, день я провела с большой пользой и не могла дождаться, когда расскажу Эмерсону о своих открытиях. Правда, свидание с князем придется опустить, не то Эмерсон тотчас помчится в Дахшур и от бедного ловеласа останется лишь мокрое место.
Самое важное открытие заключалось в том, что человек, которого мы считали Хамидом, на самом деле был непутевым сыном Абделя. Но виновен ли Хамид в подлом грехе отцеубийства? Поначалу эта мысль мне понравилась, но чем больше я размышляла, тем больше остывал мой энтузиазм. Я могла представить ссору, даже удар, нанесенный сгоряча. Но вряд ли худосочный и ленивый Хамид стал бы пыхтеть, подвешивая отца на крюк. Уж, наверное, Абдель не смог бы терпеливо наблюдать, как родное чадо пытается его вздернуть, а самоубийством там явно и не пахло.
Всю обратную дорогу я развлекалась подобными умозаключениями. До дома я добралась еще засветло и рассчитывала, что Эмерсон будет на раскопках. Представьте себе мое удивление, когда я обнаружила его в гостиной. С Рамсесом на коленях. Все мое существо пронзила дрожь недоброго предчувствия, но я не смогла удержаться от того, чтобы не выпалить новость:
– Эмерсон! Я выяснила, кем на самом деле является Хамид!
– Являлся, – отозвался Эмерсон.
– Что?..
– Являлся. Рамсес только что нашел его останки, истерзанные шакалами.
5
Увы, теперь нам никогда не удастся расспросить Хамида!.. Я села и сорвала с рук перчатки.
– Удивляюсь тебе, Рамсес. И почему ты вечно натыкаешься на всякую гадость?
– На самом деле это не я, а Бастет наткнулась на эту гадость, – спокойно ответствовал Рамсес. – Я дрессировал ее по своей методе и научил выкапывать всякие вещи. Теперь Бастет тоже археолог. Особый интерес она проявляет к костям, что не удивительно, но наша Бастет – кошка редкого ума, поскольку сумела преодолеть свои инстинкты и...