— У меня альцгеймер? — спросил он в конце разговора.
Маргарета Бенгтссон улыбнулась, не снисходительно, а совершенно естественно и дружелюбно:
— Нет. Не думаю. Но, разумеется, никто не знает, что ждет за ближайшим углом.
За ближайшим углом… — думал Валландер, когда на ледяном ветру шел к машине, припаркованной как раз за углом. За стеклоочистителем он нашел квитанцию — штраф за неправильную парковку. Швырнул бумажку в машину, даже не взглянув на сумму, и поехал домой.
Возле дома стояла машина, вроде бы незнакомая. Только выбравшись из-за руля, Валландер увидел у собачьей загородки Мартинссона, который, просунув руку сквозь решетку, трепал Юсси по голове.
— Я как раз собирался уезжать, — сказал Мартинссон. — Оставил тебе записку на двери.
— Тебя послали?
— Нет, я по собственной инициативе, хотел узнать, как твои дела.
Они вошли в дом. Мартинссон скользнул взглядом по корешкам валландеровской библиотеки, которая с годами весьма разрослась. Оба устроились за кухонным столом выпить кофе. Валландер словом не обмолвился про поездку в Мальмё и визит к врачу. Мартинссон кивнул на его загипсованную руку.
— На следующей неделе сниму гипс, — сказал Валландер. — Что слышно?
— Насчет руки?
— Насчет меня. И оружия в кабаке.
— Леннарт Маттсон — человек необычайно молчаливый. Я понятия не имею, что происходит. Но ты должен знать: мы тебя поддерживаем.
— Неправда. Ты — да. Но кто-то ведь проболтался. Многие в Управлении меня недолюбливают.
Мартинссон пожал плечами.
— Такова жизнь. Ничего не поделаешь. Кто любит меня?
Разговор шел обо всем и ни о чем. Валландер подумал, что из тех, с кем он начинал когда-то работать в Истаде, теперь остался один Мартинссон.
Мартинссон выглядел подавленным. Валландер спросил, не заболел ли он.
— Нет, не заболел, — ответил Мартинссон. — Просто думаю, пришла пора. Кончилось мое время в полиции.
— Ты что, тоже забыл оружие в кабаке?
— Больше не могу.
К огромному удивлению Валландера, Мартинссон вдруг заплакал. Словно беспомощный ребенок, сидел с чашкой в руках, а по щекам катились слезы. Валландер не знал, что делать. Конечно, за годы службы он не раз видел Мартинссона в угнетенном настроении, но тот никогда не падал духом так, как сейчас. И решил переждать. Только когда зазвонил телефон, пошел и выдернул шнур из розетки.
Мартинссон взял себя в руки, утер слезы.
— Вот видишь, что со мной творится. Извини.
— За что? Человек, способный заплакать в присутствии другого, проявляет, по-моему, большое мужество. Какого мне самому, увы, недостает.
Мартинссон рассказал, что чувствует себя этаким странником в пустыне и это ощущение растет. Как полицейский он все больше сомневается в своих задачах. Не то чтобы недоволен собственной работой, нет, недовольство вызывает роль полиции в нынешней Швеции. Дистанция между ожиданиями граждан и деятельностью полиции, кажется, постоянно увеличивается. И он подошел к пределу, когда каждая ночь — бессонное ожидание дня, о котором ему известно только то, что он будет мучительным.
— Летом уйду, — сказал он. — В Мальмё есть одна фирма, с которой я имел контакт. Они консультируют по вопросам безопасности мелких предприятий и частной недвижимости. Готовы взять меня на работу. Вдобавок и жалованье куда выше, чем у меня сейчас.
Валландер вспомнил, как лет пятнадцать назад Мартинссон тоже собирался уйти. Тогда он сумел переубедить его. На сей раз уговаривать невозможно. Собственная жизненная ситуация Валландера тоже не такова, чтобы обольщаться насчет своего будущего в полиции. Хотя консультанта по вопросам безопасности из него нипочем не выйдет.
— Пожалуй, я тебя понимаю, — сказал он. — И, по-моему, ты принял правильное решение. Меняй работу, пока возраст еще позволяет.
— Через несколько лет мне стукнет пятьдесят, — сказал Мартинссон. — В такие годы человек еще молод?
— Мне шестьдесят, — сказал Валландер. — А в шестьдесят шлюз, куда пропускают только тех, кому пора стареть, уж точно пройден.